Следующий приход в этот мир был более терпимым. Но боли в сочленениях продолжали изводить. Он лежал примерно в том же сарае – между досками было столько щелей, что окрестности прекрасным образом просматривались. Туманов находился на окраине рыбацкого поселка. Черные скалы с одной стороны, с другой – приземистые постройки, заткнутые соломой и с крохотными окнами. Позади – такие же сараи. Глухо рокотал прибой, пронзительно пахло йодом, рыбьей чешуей. Половину сарая занимал нехитрый рыбацкий скарб – смотанные сети, разобранный на части лодочный мотор, какие-то багры, колы, деревянные штуковины, похожие одновременно и на грабли, и на лопаты. Павел лежал теперь не на жестком дощатом полу, а на циновке, имеющей некоторую мягкость. Рядом на коленях стояла девушка, держала алюминиевую миску с теплой водой и относительно чистой тряпкой смывала с лица все, что на нем было, – кровь, грязь, водоросли. Ее личико было предельно сосредоточенно, она прикусила губу от усердия. В углу, скрестив худые ноги, почесывая расцарапанные коленки, сидел пацан (теперь без собаки) и скабрезными замечаниями комментировал действия девушки. Его мордашка уморительно кривилась, он вытягивал губки, чмокал ими с большим значением, утробно выговаривал что-то вроде «О-е-ей», без всяких условностей начинал подаваться взад-вперед, сопровождая движение туловища синхронными помахиваниями рук, после чего заразительно смеялся. Девушка раздраженно отмахивалась от этого «ангелочка». Путем нехитрых умозаключений Туманов пришел к выводу, что имеет дело с братом и сестрой.
Девушка выжала тряпку и стала протирать Туманову грудь. Он дернулся – раздели! Глянул на себя – да нет, штаны на месте. А куртка в сложенном виде лежала под рукой – он мог до нее дотянуться, если бы вдруг нашлись силы.
От резкого движения тело будто взорвалось. Кровь прилила к голове, такое ощущение, что в ней что-то лопнуло. Павел повалился на циновку, начал судорожно вспоминать, что ему известно об аневризмах и лопнувших кровяных сосудах, кроме того, что люди от этого умирают. Девушка погладила его по голове, сказала шепотом несколько приятных успокаивающих слов – они звучали так красиво и мягко… Парнишка саркастически хихикнул. Она приподняла Туманову голову, поднесла к губам шершавую деревянную баклажку, заставила выпить. Он не понял, что это было, желудок мгновенно завязался в морской узел, от горечи всего перекорежило, и… мигом пришло расслабление.
Следующее пробуждение было менее приятным. Он лежал в сарае один – как остров в океане, а снаружи доносились мужские голоса. Не сказать, что на пороге, но и не за тридевять земель. «Посетителей» было по меньшей мере трое. Утробно рычала собака, в какофонии голосов прослушивался детский – пацаненок тоже участвовал в разговоре. Скрипнули доски, в сарай, воровато озираясь, забралась девушка, прижала палец к губам – и глаза ее чудесным образом увеличились вдвое. А ей идет бояться, машинально отметил Туманов. Опомниться не успел, как она свалилась перед ним на корточки и стала скатывать в трубочку вместе с циновкой. Вот так сила у простой девчушки из рыбацкой семьи! Туманов обомлел, он не мог пошевелиться, стиснутый со всех сторон, а она загнала его в угол и стала заваливать пустыми мешками, сетями, бесполезным хламом. Ему удалось отогнуть носом циновку. Он видел, как в окрестностях сарая рыщут какие-то мужики. В болтающихся брезентовых штанах, по пояс голые, со впалыми животами – не похожие на подручных Крэйга. Ну и что, что не наемники, уныло подумал Павел. Местные рыбаки тоже работают на Крэйга. Просто вынуждены этим заниматься, если хотят, чтобы не трогали их семьи и нехитрый морской бизнес. Тело Туманова не нашли – стало быть, имеются резонные сомнения в его кончине… Он видел, как один из мужиков заглянул в канаву, что-то там потыкал стволом доисторической берданки. Заскрипела дверь – кто-то сунулся в соседний сарай, начал громко ругаться, когда на голову свалилось весло. Девушка отпрянула – и когда на пороге возник неряшливый гаваец с бельмом на глазу, она уже сидела, скрестив ноги, у разобранного мотора и ковырялась в его внутренностях. Лучшего, конечно, не придумала. Женщина, ковыряющаяся в моторе, – зрелище абсурдное и способное насторожить даже не богатого на интеллект человека. Он уставился на нее, поморгал, что-то спросил. Девчушка огрызнулась. Он заржал, вторгся, топая сапожищами, посмотрел по сторонам, задержался взглядом на куче хлама у дальней стены, из которой, если присмотреться, торчали ноги в ботинках и один глаз. Девушка поднялась, в ее глазах мелькнул испуг, подошла к парню. Тот оскалился, похлопал ее по попе. И снова уставился – на то, куда не должен был смотреть. А пацаненок оказался смышленее, чем мог показаться. Сквозь щели было видно, как он нагнулся к собаке, что-то ей шепнул. И псина оказалась не промах – метнулась к сараю, запрыгнула на порог и обрушила на парня бешеный лай. Тот подпрыгнул от неожиданности, начал громко разоряться, орать на собаку, потом выхватил из кучи какую-то палку, принялся гоняться за псиной по двору.
В сарай он больше не вернулся.
Последующее пробуждение было мирным, комфортным и каким-то семейным. Туманов лежал на циновке, укутанный пропахшими специфическими ароматами покрывалами, в голове было жарко, ноги были ватными. Но чувствовал он себя, как ни странно, комфортно. За «окном» практически стемнело. Горела свеча в жестяной банке – вроде тех, в которых во времена всеобщего равенства и братства в родной стране продавали селедку. Девушка поила его из глубокой плошки наваристым бульоном. Вкус был так себе, но жира – с избытком. Павел откинулся, поблагодарил глазами. Она улыбнулась. Облик ее перед глазами был вполне художественным. Тени прыгали по лицу, одна сторона худо-бедно освещалась, другая пряталась в тени. Блестели глаза – загадочным неземным блеском. Она их распахнула, приоткрыла ротик, когда он всасывал в себя остатки бульона. Тихо засмеялась, отставила плошку. Туманов погладил девушку по руке – это было все, на что хватило нежности. Она легла рядом, прижалась к нему, положила руку ему на грудь. «Теперь ты раб», – подумал Туманов. А что плохого? Остаться навсегда в деревне, принять местное вероисповедание (чему тут, кстати, поклоняются?), нарожать кучу детишек, забыть, что на Земле есть какие-то другие острова и страны…
Он забылся тяжелым сном. Последнее, что помнил, кто-то сдавленно хихикал под крыльцом. Пробудился рано утром от грохота прибоя. Распахнул глаза, сделал попытку привстать. Боль не проходила – он откинул голову, начал обливаться потом. Сквозь щели просачивался тусклый свет. Солнца не было. Штормило – с грохотом разбивались волны о скалы. Девушка стояла перед ним на коленях и смотрела на него. Ее волосы были распущены, руки покоились на коленях.
– Спасибо тебе… – прошептал Туманов. – Ты понимаешь по-английски?
Она пожала плечами и виновато улыбнулась. Какая милая непосредственность. И сколько нам? Шестнадцать, семнадцать? Ну ничего, какие ее годы…
– Я Алекс… – Туманов положил руку себе на грудь. – А ты?
Девушка подумала и шепотом поведала:
– Амун.
«Прекрасное имя», – удивился он.
– А у тебя отец, мать есть? Старшие братья, кто там еще… – он покосился на щель. Картина за бортом не менялась. Посторонние отсутствовали. Даже пацаненок усвистел куда-то. Только собака помахивала обрубком хвоста на крыльце лачуги и что-то (или кого-то) ела.
