– О, пардон… – пробормотал Туманов и собрался ретироваться.
– Дьявол, вы не видите, что здесь люди? – гулко прошипел мужчина.
– Артур Кириллович? – растерялся Туманов.
– Мать вашу, опять вы! – мужчина подпрыгнул и начал торопливо натягивать штаны. Села на колени женщина, обняла себя за плечи. На ней из одежды, похоже, был только бюстгальтер. Обрисовался знакомый силуэт. Она самая, Этель Макгилберг – мать троих детей и верная супруга в стельку пьяного конгрессмена. Интересно девки пляшут… Мало им Парижа. Женщина тяжело дышала, чувствовалось, как от нее исходит удушающая волна страха. А Туманова начал пробирать смех. Всесильный медиамагнат, знакомый с целым сенатором Соединенных Штатов, владеющий мощной бизнес-империей, вынужден тут, как кролик, на скатерти, хоронясь от людей… А может, это любовь?
– Клянусь, Артур Кириллович, не хотел, – забормотал Туманов, подавляя смешинку. – Продолжайте, не обращайте на меня внимания. Я здесь, ей-богу, случайно, гулял себе, дышал свежим воздухом после посещения ароматного заведения…
– Ей-богу, вы меня уже бесите. Как вам не стыдно? – Темницкий завис над ним, придерживая спадающие брюки. – Вы что, специально за нами следите?
– Да нет же, – отбивался Туманов, пятясь на дорожку. – Все в порядке, Артур Кириллович, я никому не скажу, клянусь. Занимайтесь своими делами, только будьте предельно осторожны и не забудьте воспользоваться презервативом. Зачем Этель четвертый ребенок?.. Кстати, что вы видите в этой темноте? Вам не нужен специально обученный человек, чтобы подержать свечку?
Задыхаясь от хохота, он выскочил на аллею. Вроде никого. Торопливо зашагал прочь – ведь этот предприниматель непредсказуем, ударит моча в голову, кинется следом, чтобы морду набить…
Он безумно устал от вечеринки. За деревьями продолжался тарарам, входящий в заключительную стадию. Оперативники не звонили – стало быть, сенатор развлекал публику. Шатаясь от усталости, Туманов брел по дорожке, ведущей к левому крылу особняка. В этой части здания у него имелась комната, в которой он был только раз. Мимо шли какие-то тени, смеялись, разговаривали человеческими голосами. Он уже не воспринимал это броуновское движение. Тело требовало покоя и уединения. Имеет он право отдохнуть минут десять? Павел вошел в здание, хлопнул дверью, ведущей в коридор. В глубине коридора кто-то смеялся. Он добрался до своей двери, толкнул ее. Дверь не поддалась. Странно, вроде не запирал. Или запер и забыл? Он вынул ключ, вставил в замочную скважину, повернул, толкнул. Почувствовал неладное внутри – темнота ударила в глаза, как метко пущенный кулак. Дыхание перехватило – что за черт? Туманов влетел в комнату, отпрыгнул в сторону, ударил по выключателю и принял какую-то глупую стойку (вроде не было у него синего пояса по джиу-джитсу).
И снова картина маслом – хоть святых выноси. Меньше всего он ожидал, что его комната станет прибежищем содомского греха! Постель, на которой он собирался привести себя в чувство, уже была занята! Из-под одеяла смотрели огромными моргающими глазами две мужские физиономии. Он отказывался верить своим глазам! Знакомые лица. Шаловливый муж Сьюзан Эмерсон Тоби и кузен красотки Джулии Сэмми! Нашли друг друга. Долго искали. Но почему в его комнате?! Он сделал шаг вперед, кипя от возмущения. И куда ему теперь? Между ними прилечь? Стянуть, на хрен, все изгаженное белье – пускай с собой уносят?
Мужчины растерялись и как-то дружно, словно пианисты в четыре руки, натянули на подбородки одеяло.
– Мы просим прощения, мистер, – забормотал Сэмми, облизывая губы, «испачканные» щеточкой усов.
– Да, мы, наверное, не должны были это делать, – согласился Тоби, от волнения сделавшийся каким-то пятнистым. – Мы не знали, что сюда кто-то придет…
– А вы оставили дверь незапертой, мистер… – подхватил Сэмми. – Мы шли, искали, где бы можно… э-э, немного пообщаться…
«Не много ли совпадений?» – подумал Туманов.
– Если вы хотите, мы сейчас уйдем, мистер… – сказал Сэмми, немного осмелел и кокетливо улыбнулся Туманову.
Его чуть не вырвало.
– Развлекайтесь, девочки, – пробормотал он и вышел из комнаты. И куда теперь податься в этом лоне разврата приличному человеку?
Беспокойно завозился телефон в кармане.
– Павел Игоревич, это вы? – прозвучал какой-то севший голос Кошкина.
– А кого ты хотел услышать? – проворчал он.
– Павел Игоревич, я, кажется, потерял сенатора…
Туманов чуть не выронил трубку.
Набрал воздуха в легкие, чтобы протащить своих горе-помощников по полной парадигме, но Кошкин и слова не дал вымолвить.
– Тут такая сутолока… Вроде был, а потом пропал. Я, ей-богу, не виноват, Павел Игоревич. Шатался по краю, никому не мешал, так подвалил какой-то хрен из секьюрити, давай выспрашивать, кто я такой и почему тут все время топчусь… Пока показывал ему свои бумаги, объяснял, что должен быть рядом со своими работодателями… А он точно какой-то свихнувшийся – нечего, говорит, тут торчать, здесь своя охрана, а если мне нечем заняться, я должен идти в свою комнату и спокойно спать. Пока стряхнул его с хвоста, сенатора уже и след простыл.
Телефон завибрировал – включилась параллельная линия.
– Павел Игоревич, – зашептал Ордынкин. – Не знаю, чем там занимается Кошкин, но сенатор здесь, я его только что видел.
– Где – здесь, Серега? – Туманов чуть не завопил.
– Я нахожусь с обратной стороны главного корпуса. Здесь кусты, какие-то деревья. Их двое, Павел Игоревич, – баба и сенатор Стэнхилл. С вечеринки улизнули. Я даже не понял, кто кого уволок. Были в беседке, потом обошли здание и вот только что вошли с черного хода.
– Топай за ними, не вздумай потерять, – Туманов стрельнул глазами по сторонам и устремился к выходу.
Через заднее крыльцо он еще не ходил. Размерами оно ничем не отличалось от центрального. Только кусты здесь росли плотнее и дорожки были поуже. Тишина властвовала практически абсолютная – глухая растительность гасила звуки с обратной стороны дома. Сердце выпрыгивало из груди, когда Павел ступил на лестницу. Поднял голову, сглотнул – маскарон над входом, скульптурное украшение в форме женской головы. Как живая, ей-богу… Обернулся и шмыгнул за колонну. На дорожке появился силуэт охранника – только они тут такие широкоплечие. Затягивать удовольствие не стоило. Пристанет – потом не отвяжешься. Дверь была открыта – он юркнул в черный проем. Коридор освещался приглушенным светом. Туманов пробежал по коридору, устланному чем-то мягким, выбрался в широкий проход – какую-то анфиладу из арочных проемов, поддерживаемых колоннами, – и застыл в нерешительности. Людей поблизости не было, но с улицы, позади центрального холла, доносился монотонный гул. Музыка теряла оттенки и экспрессию, превращалась во что-то однообразно бубнящее.
– Сюда, Павел Игоревич! – донесся из ближайшего бокового ответвления шепот Ордынкина. Туманов обрадовался, кинулся на голос.
