– За грамотного проканать хотите? – удивился Кошкин.
Улыбнулся даже Темницкий. Впрочем, быстро опомнился, свел в кучку густые породистые брови. Один лишь Сбруев не въезжал в комизм ситуации, потрясенно качал головой и затравленно косился на наручник, сроднивший его с громоздким журнальным столиком.
– Будем считать, что первый акт балета мы отплясали, – объявил Туманов. – Можете отдыхать или заниматься своими служебными обязанностями. Коллега, освободите, пожалуйста, Алексея Михайловича. Он человек неглупый, понимает, что необдуманные поступки могут принести его боссу больше вреда, чем пользы. Телохранители Петров и Мыльник останутся в подвале. Их развяжут, накормят и объяснят, чем чреват мятеж. Остальные могут беспрепятственно перемещаться по территории гасиенды. Но, увы, под присмотром моих людей. Сотовые телефоны, компьютеры и прочие средства коммуникации господ Темницкого и Сбруева могут быть использованы только с нашей санкции. Благослови нас Бог, господа?
Было утро, и был день. Это был единственный день за всю вакханалию на Гавайях, когда Туманов чувствовал себя человеком, по-настоящему отдыхающим.
– Спасибо, Алексей Михайлович, за подробную консультацию, вы можете идти… Ах, оставьте, сейчас вы снова возьметесь за прежнее нытье, я это слышал уже тысячу раз. Идите же…
Он задумчиво смотрел в спину уходящему «специалисту». Тот шел, сутулясь, вздыхал, ворчал себе под нос. У Туманова сложилось стойкое мнение, что особо важных тайн своего ремесла этот прощелыга-юрист не выдал. Умирать будет – не выдаст. Кошкин великодушно придержал дверь, подождал, пока юрист пройдет, отправился за ним. Павел закрыл глаза, вытянул ноги, расслабился.
Солнце начало припекать. Он беспокойно заерзал, передвинул полосатый зонт на подставке, чтобы закрыться от солнечных лучей. Двор гасиенды утопал в полуденном зное. Солнечные искры тонули в неподвижной воде бассейна, играли на глубине. Туманов лежал в шезлонге у самой кромки воды, отдыхал, гнал из головы неудобные мысли. Временами брался за бутылку кока-колы, в которую вставил соломинку, потягивал теплеющую жидкость. На «вверенной» ему территории особых происшествий не зафиксировали. Гостей не было, звонки не поступали. Охранников развязали и покормили. Одного из них пришлось отмутузить – парень, в отличие от второго, не внял доводам и бросился в бой. Связали, объяснили и снова развязали. Желания поквитаться телохранитель не потерял, но на лице, украшенном свежим фонарем, отразились некоторые приметы умственной деятельности. Кошкин таскался за Сбруевым, Ордынкин – за Темницким, и оба начинали роптать, недовольные тем, что Туманов праздно прожигает свою жизнь.
– Я присяду, не возражаете? – проворчал Темницкий. Затрещал соседний шезлонг – масса у верзилы была явно за сотню. Темницкий уже избавился от своего халата, облачился в парусиновые штаны, легкую рубашку (из тех, что в скомканном виде пролезут в игольное ушко). Он сидел с брезгливо поджатыми губами.
– Присели уже, – хмыкнул Туманов. – Пришли поговорить с врагом своим?
– Не хотелось бы видеть в вас своего врага, но, видимо, придется, – как-то вычурно загнул коммерсант. – Что бы вы там ни говорили, а малину вы мне подпортите. Понимаете… черт, как мне вас называть?
– Вы еще не поняли? Алексеем Михайловичем.
– Не похожи вы что-то на Алексея Михайловича. Но ладно. Слишком большие надежды я питаю на встречу с сенатором.
– Не вы один, Артур Кириллович.
– Что вы хотите сказать?
– Есть еще по крайней мере один человек, питающий надежды на встречу с сенатором. Долго объяснять. Коротко примерно так – если этот человек встретится с сенатором раньше вас, то результаты вашей встречи будут непредсказуемы.
– Вы сами поняли, что сказали?
– С трудом, – Павел засмеялся. – Сенатору готовят западню. Какого рода западня, вас не касается. Интерпол и ЦРУ героически противостоят этим козням, но что из этого выйдет, зависит в том числе и от вас.
– Не верю я вам, гм, Алексей Михайлович… Вы отдаете себе отчет, что ваши действия смахивают на действия террориста?
– Неужели? – Туманов почувствовал злость. – Несколько дней назад, Артур Кириллович, в открытом море взорвался катер с гражданами России. Не выжил никто. Позапрошлой ночью в одном из отелей Барабоа банда местных жителей прирезала четверых приезжих – подданных другого государства. На следующий день аналогичная банда, если не та же самая, расстреляла ресторан в центре Барабоа, в результате чего погибли и получили ранения не меньше десяти человек. Следующей ночью был убит еще один гражданин России – его машину столкнули в водосток, а самому перерезали горло. Действует местная мафия, которую возглавляет некто Бруно Крэйг, провозглашающий себя другом сенатора Стэнхилла. Против самого сенатора зреет провокация. И после этого вы считаете, что мои тактичные и в общем-то мягкие действия похожи на действия террориста?
Предприниматель слегка побледнел:
– Типун вам на язык. Впервые слышу об этом… Что вы собираетесь делать с Алексеем Михайловичем… с настоящим Алексеем Михайловичем и моими пацанами?
«Неужели его и впрямь тревожит судьба его людей?» – мысленно усмехнулся Туманов.
– К стенке не поставлю, не волнуйтесь. Посидят в подвале. Вернетесь – торжественно выпустите их на свободу.
– А если не вернусь?
– Ну, я не знаю, – Туманова начал разбирать смех. – Оставьте им лопату, что ли. Сколько нужно дней, чтобы сделать подкоп? Обеспечьте их продуктами – скажем, на месяц. Памперсами или чем там…
Где-то в кустах зазвенел телефон. Темницкий вздрогнул – узнал свою мелодию. Объявился Ордынкин с модным коммуникатором в протянутой руке. Темницкий сглотнул, уставился на свой связующий с миром элемент как на бомбу, которая вот-вот рванет.
– Включите громкую связь, – сказал Туманов, – и ответьте, ради бога. Сами же наводите на себя подозрения.
Голос в трубке принадлежал типичному американцу. Только янки так глотают и половинят слова, и без того не столь уж выразительные. Звонил конгрессмен Макгилберг – он называл Темницкого Артуром, а Темницкий называл его Вильямом. «А как бы называл его Макгилберг после предъявления романтического фото с видом на собор такой-то богоматери?» – подумал Туманов. Конгрессмен был в приподнятом настроении. Его рокочущий глас разносился по всему Каяки. О, он безумно рад слышать своего друга Артура, как дела в России, там по-прежнему снег, там по-прежнему белые медведи терроризируют русских алкоголиков в ушанках, бродящих по деревням с хлебом-солью и балалайками? Как здорово, что есть возможность встретиться, они с Этель ждут не дождутся (уж Этель-то точно все гляделки проглядела). Они уже на Патикае, к сожалению, губернатор штата не сможет приехать, срочные дела, но зато ожидаются банкир Вассенберг и сам прославленный генерал Хьюго Кларк, с треском проваливший прошлогоднюю операцию в Сирии, но – тсс, об этом никто не знает и знать не должен. Похоже, конгрессмен принял на грудь. Спрашивал, когда же наконец Артур подъедет. Туманов лихорадочно жестикулировал: рассмейтесь же, бизнесмен, обрадуйтесь, чего вы такой зажатый? Темницкий промычал несколько слов – на предмет того, что радость Вильяма – ничто по сравнению с его радостью. Что он с нетерпением ожидает встречи, что наконец-то они смогут обсудить свои животрепещущие проблемы, что он безумно рад познакомиться с известным сенатором, что катер будет в пять часов, что он с огромным удовольствием представит публике своего высокоодаренного специалиста по разруливанию сложных юридических казусов.
