— Вы все останетесь здесь! Мертвыми!
— Попробуй. Если бы вы могли это сделать — давно бы уже напали.
— И как много вы тут сможете ждать? У вас скоро иссякнут все запасы еды!
— Еще привезут. Ведь так? — смотрит на меня иерарх.
— Привезем, — киваю я. — Сколько будет надо, столько и привезем.
— А, ты! — поворачивается ко мне горец. — Мы все знали, что Серые — исчадия ада, но даже и у вас должны же быть какие-то…
— Что? С чего это ты взял? — вкрадчиво интересуюсь я.
— Тебе-то что нужно?
— Хочу уничтожить вас всех.
— Почему?
— Не нравитесь вы мне…
Словом, переговоры не удались. Обе стороны расстались, несолоно хлебавши. Только вот не показалось мне, чтобы иерархи ордена были уж совсем круглыми отморозками. Нет, тут явно присутствовал какой-то расчет… какой?
А к горцам тем временем подходило подкрепление. На скалах они уже маячили сотнями. По самым приблизительным прикидкам, нам противостояло не менее пяти-шести тысяч человек. Не есть хорошо. Ударь они сейчас вдоль дороги, орденское войско может и не выдержать. Какими бы хорошими рубаками ни были наемники, но в данных условиях никакого пространства для маневра у них не имелось. Горцы просто задавят массой — их почти вдвое больше. Дорога, выходящая здесь на относительно широкое и ровное плато, далее сужалась до нескольких метров и шла между относительно крутыми скалами. На этих самых скалах сейчас сидели озлобленные горцы. И тянулась эта кишка километра полтора. А все войско Молчащих расположилось в восьмистах метрах перед горловиной прохода. Расположение наемников прекрасно было видно с высоты этих самых скал. Да, дострелить до нас сверху защитники прохода не могли. Стрелы просто не долетали, не говоря уже о камнях. Потому что мы находились вне зоны их обстрела. Но это значило и то, что мы не могли мешать горцам выйти с узкой дороги на ровное место. Вот как они вылетят галопом из прохода да доскачут до нас… Вскочить-то на коней скролльцы успеют, даже и строй организуют. А вот набрать скорость для ответного удара — уже нет, не хватит места на разгон. Напрашивалась, правда, одна идея — запереть проход и методично перемалывать в его горловине вражескую кавалерию. Ничего сказать не могу — идея хорошая.
Но!
Как раз на выходе из прохода стояли две скалы, густо облепленные разозленными стрелками и пращниками. Именно их товарищей недавно расстреляли лучники скролльцев. Уж теперь эти-то горцы своего не упустят. И все запасы стрел и камней неминуемо упадут на наши головы. Так что запереть в проходе горскую кавалерию нам не светит.
Есть, конечно, и орденская пехота. Но в деле я их не видел. Хотя и мог уже прикинуть их возможности. Так вот, до моих пехотинцев они явно не дотягивали. И противостоять атакующей в плотном строю кавалерии не могли.
В чем же состоит задумка ордена? Они не лопухи, и головы ихние соображают быстро. Я уже имел возможность в этом убедиться. Иерархи чего-то ждут…
— Сандр!
Выламываюсь из сна и пытаюсь врубиться в происходящее.
На улице темно, и поэтому я не сразу замечаю около себя темную фигуру. Лексли!
— Чего тебе? — также шепотом отвечаю я.
— Орденская пехота куда-то уходит.
— Куда же?
— Да кто их знает… Вокруг палатки охрана, никуда пройти не дают. Неспроста это все…
Выскакиваю на улицу.
И почти тут же утыкаюсь в часовых. Они стоят вокруг палатки сплошной стеной, только что за руки друг друга не держат. А вдали я слышу неумолчное шарканье подошв — мимо нас идут люди. Не лошади, ибо стука копыт не слышно.
Кладу руку на клинок.
Обострившееся зрение позволяет мне увидеть длинную колонну пехоты, которая, стараясь производить как можно меньше шума, движется в сторону выхода из прохода.
Ночной штурм?
Умом они там все двинулись?
Ладно, прицельно стрелять нельзя, но ведь для того, чтобы спихнуть несколько тонн камней сверху, особая прицельность как раз и не требуется. И хватит всем.
Делаю несколько шагов вперед и утыкаюсь в часового.
— Туда нельзя, — говорит он, не поворачивая головы.
— Отчего?
— Таков приказ.
— Позови старшего!
Часовой чем-то щелкает, и почти сразу же я слышу звук шагов. Из темноты появляется высокая фигура и идет к нам.
— Слушаю тебя, Серый.
— Что происходит? Вы уходите?
— Нет. Мы остаемся. Те, кто сейчас выходят из лагеря, имеют свое задание.
— Какое?
— Не знаю.
— Почему меня не пропускают? Я хочу видеть Решающего!
— Тебя проводят к нему. Подожди немного.
Собеседник мой разворачивается и уходит. Нельзя сказать, что он слишком уж поспешает. Мои провожатые появляются только через полчаса. Ни слова не говоря, часовые расступаются в стороны, и вокруг меня смыкается плотное кольцо подошедших воинов. Это именно воины, я различаю даже детали добротных доспехов, оружие. Не простые адепты и не наспех обмундированные мастера тайных пакостей. Так непринужденно и в некоторой степени, изящно, носят доспехи только опытные солдаты.
Наша группа неторопливо идет в глубь лагеря. Так, где-то здесь стоят палатки предводителей… ага! Вот и они.
— Ты хотел меня видеть? — это Решающий.
— Да. Что происходит? Куда уходят воины?
— Вообще-то у нас война. Ты не знал?
— Догадывался. Но куда они идут ночью?
— Туда, где они сейчас нужнее.
— Но… я мог бы быть полезным.
— Среди твоих талантов есть и способности полководца?
— Ну, не сказал бы так… но…
— В таком случае — не мешай. Все увидишь утром.
Однако и поутру ничего необычного я так и не увидел. Все тот же лагерь, те же палатки. А праздношатающихся людей у ордена и раньше не отмечалось. И — никаких следов ушедшей неведомо куда пехоты. Скролльцы частично возвратились из своих набегов, так что большая их часть была в лагере. Надо отдать им должное — порядок у них всегда отменный. Вот и сейчас они строились небольшими отрядами — занимались тем, что у нас называлось боевой подготовкой.
Взгляд на проход.
Ого, а тут что-то новое!
Ладно, потопаю-ка я к иерархам. Помню, мне кто-то что-то обещал поутру…
Мне, кстати говоря, ни разу не удалось засечь тот момент, когда они спят. Либо все эти товарищи где-то в разъездах, либо торчат около своих палаток. Может быть, и вовсе спать не ложатся?
Вот и сейчас Решающий, равнодушным взглядом окинув меня, продолжил что-то объяснять своему собеседнику. Высокому, хорошо сложенному воину. Тот молчит, только кивает иногда. Наконец он коротко кланяется, прижимает руку к сердцу и отходит. Садится в седло и отъезжает от нас.
