— Все равно… — не соглашается сероглазка. — Не увидеть своего сына… это плохо.
Ну, и как ее разубеждать? Тем более что и сам думаю так же. Нежно поглаживаю Мирну по голове, и она затихает, прижавшись ко мне.
Барон неслышно встает и выходит из комнаты…
Наутро, спустившись во двор, встречаю около башни Лексли. Словно оправдывая название своего подразделения, он, развалившись на лавочке, греется под лучами солнца.
— Балдеешь? — плюхаюсь я рядом.
— Беру пример с тебя! Ты-то всю ночь нежился на чистых простынях! А я в седле трясся.
— И как? Оно того стоило?
— Да. Увидев мой шеврон, барончик, как ты говоришь, раскололся. До самой задницы! За все эти фокусы надо сказать спасибо Одноглазому! Кстати, барон сотрудничает с ним давно!
— И много на этом заработал?
— Сначала зарабатывал. А потом пристрастился к этому зелью, что делает вожак горцев… так что теперь он работает исключительно за него.
— То есть ему платят наркотой?
— Да.
— Ага… и много здесь таких?
— Слава всевышнему, не очень. Барон назвал еще двоих, больше он никого не знает. Лэн распорядился послать туда солдат — надо прихлопнуть эти змеиные гнезда! Пока в них не вывелись новые гадюки.
— Как давно спланировали это нападение?
— Месяц назад.
— И так быстро перебросили сюда столько народу?
— А они и так тут были. Мелкими группами отсиживались в разных местах. Зачем-то Одноглазому это было нужно. Им просто приказали собраться вместе, вот и все.
— Угу… надо думать, эти ребятки тайно следили за маршрутами транспортировки зелья… Надо будет их потрясти на этот счет.
— Уже… — зевает Кот.
— В смысле?
— Брат Монер занялся этим полезным делом. Рон — так еле на ногах стоит, пошел спать.
— Ну, так я его навещу! Пускай заодно и пленников, захваченных при штурме, потрясет! Интересно мне выяснить, кто ж тут такой умный отыскался?
Подвалы в замке глубокие, и тюрьма тут серьезная. Мне пришлось преодолеть три лестничных марша и две основательные двери, прежде чем я спустился на нужный уровень.
Дознанием занимались монахи. И в этом нелегком деле они как-то обходились без «испанского сапога» и прочих прелестей. Хотя… душу выворачивали качественно! И основательно! Уж и не знаю, что было бы лучше…
Увидев меня, брат Монер встает и почтительно наклоняет голову.
— Как успехи у заплечных дел мастеров? — подкалываю я его.
— Отряд, штурмовавший замок, прибыл сюда недавно. Последний боец подошел к ним неделю назад.
— Чем они питались?
— Кони — травой, а каждый прибывший боец вез с собою запас еды на две недели. Да и местные помощники им в этом поспособствовали. Не очень изысканно, но сытно. А воды в лесу полно.
— Кто разработал план нападения?
— Все уцелевшие командиры горцев называют одно имя…
— Одноглазый?
— Точно так!
Значит, Одноглазый… Мало того, что он местный наркобарон, так еще и вояка неплохой. Два в одном, так сказать. Пора уже этого талантливого товарища к ногтю. Да поскорее…
Вместе с Монером выходим в коридор и идем вдоль камер. Дверей в камерах нет, вместо них прочные решетки, и видеть обитателей тюрьмы мы можем хорошо. Только нижняя часть решеток заделана досками, прикрывая от наших взглядов пол и частично скрывая лежащих на нем людей. Все прочее просматривается.
Многие горцы ранены, видны наспех сделанные повязки. Настроение понурое, видать, не ожидали такого резкого облома. Здесь есть и те, кого взяли в плен пехотинцы, и те, кто был захвачен в тоннеле. На нас они почти не смотрят.
Осмотрев камеры, киваю монаху и направляюсь на выход.
И уже почти выйдя на улицу, останавливаюсь.
Стоп!
Какая-то мысль гвоздем засела у меня в голове…
Что-то я там такое увидел…
Раненых горцев?
Нет, не то.
Повязки, лежащие на полу тела… нет, что-то было еще.
А что?
Я с ними не разговаривал, так что это меня затронуть не могло. Но что же дернуло меня?
Несостыковка… точно! Какая-то деталь не вписывалась в общую картину. И я ее увидел. Но что это за деталь?
Слова? Не было слов, я только с монахом говорил.
Внешний вид горцев?
Ерунда, все они сейчас выглядят одинаково.
Наличие ран?
Теплее… но это не все.
Взгляды…
Глаза! Точнее — их выражение! Этот торжествующий взгляд охотника, только что поймавшего свою дичь! И оттого не сумевшего сдержать эмоций. Вот что меня зацепило!
— Ты с ним говорил?
— Нет. Оставил напоследок. Он самый буйный изо всей этой шайки. Даже со своими не может рядом сидеть — постоянно в драку лезет. Они и попросили его куда-нибудь отсадить.
— И ты отсадил его в одиночную камеру…
— А куда же еще? Тюрьма тут хоть и серьезная, однако же не очень большая. На такое количество пленников она просто не рассчитана. — Монер пожимает плечами.
— Так-так-так… — в волнении я начинаю кружить по комнате. — Маленькая, говоришь… А камеры осматривали?
— Они все были пустыми. Только в одиночке лежал какой-то хлам, и его выбросили во двор.
— Какой хлам?
— Тряпки какие-то.
— И где они сейчас?
— В мусорной куче, где ж еще?
— Пошли туда!
Искомое тряпье мы отыскали сразу — его с энтузиазмом рвали собаки. Солдаты отгоняют псов и отбирают у них тряпье.
Присаживаюсь на корточки и разглядываю его.
— Брат Монер! А вот скажи-ка мне — что такого привлекательного в этих тряпках, раз за них собаки грызутся?
Он присаживается рядом и ворошит мусор.
— Хм-м… ничего особенного не нахожу… скользкие они…
— Отчего? — во мне проснулся криминалист.
— Ну… жиром испачканы.
— Испачканы?
Монах вопросительно на меня смотрит.
— Не испачканы, брат Монер! А пропитаны! Зачем, как ты полагаешь?
— Ну… причин может быть много.
— Может. Не спорю. А в нашем случае? Какая причина самая вероятная?
Монах совершенно по-русски чешет в затылке. Наклоняется и рассматривает тряпки.
— Они местами порваны…
