Кстати, к вопросу о Кубе. Сеньорита Долорес говорила, что наши дела уже в газету попали. Вот у кого работа — не бей лежачего. Сиди да почитывай свежую прессу, привезенную очередным каботажником. Это тоже повод для раздражения — в первые, самые трудные для нас месяцы ни паруса на горизонте не мелькнуло. А как обжились и обустроились — купцы налетели, как мухи. Даже манильский галеон захаживает. Ну, их-то как раз можно понять — наш форт самый северный и первый на их пути испанский форпост на Тихом океане. Свежий хлеб, мясо, овощи — кто питался по нескольку месяцев солониной и сухарями, тот поймет. И, что для купца важнее, новости из Акапулько и со всей Новой Испании.
Умформер хоть и подвывает, но еще работает. Надеюсь, до конца моей смены протянет. Разворачиваю свежий, двух месяцев не прошло, номер «Noticias de Nueva Espana», взятый на ночь из избы-читальни. Все-таки дикие люди — даже газета у них выходит раз в месяц. Очередные мудрые указания вице-короля меня мало интересуют, нахожу ближе к концу заметку, отчеркнутую тонким карандашиком.
«Из Гаваны сообщают, что на набережной выставлена для обозрения пушка в две тысячи фунтов весом, которую дон Адольфо Мелиано поднял со дна морского».
Ну вот кто они, журналюги, после этого?!
2
Какой же я все-таки наивный. Надеялся на морской круиз и забыл слова мудрейшего Павла Степановича, что-де на парусном корабле главный двигатель — матрос. К тому же наша грозная леди-капитан была не в духе. То ли от того, что ее дернули из любимой кузницы, то ли мы сердили ее неловкостью и неуклюжестью, но весь переход из бухты Бодега до Буэна Йерба был непрерывной чередой разных учений. Парусных, артиллерийских, по борьбе за живучесть — фантазия у капитана богатая, я бы даже сказал, извращенная.
Была, впрочем, и ложка меда. После остановки у Президио (укрепление на входе в бухту, разом батарея береговой обороны и таможенный пост) Елена объявила нам, что-де испанские офицеры были восхищены нашим маневрированием в лучших традициях военного флота. Может, это было лестью галантного кабальеро прекрасной даме, но приятно.
В любом случае я сейчас интурист с инвалютой. Заинструктированный по самое не могу о нежелательности связи со шпионками и тем более шпионами, и чтобы от группы ни на шаг. Логично — здесь мы чужаки, конкуренты и богачи. А на ярмарку собирается много охочих до чужого добра. Так что я иду в затылок за Анатолием и зорко смотрю по сторонам.
Вокруг пестрая шумная толпа. В Санта-Кларе было как-то спокойней. Хотя там я бывал только в будни, а тут — базарный день в самом прямом смысле слова. Более-менее единообразно одеты лишь солдаты и индейцы (торговлю оружием и вообще железным товаром мы практически монополизировали, а вот текстиль после подковерной борьбы оставили испанцам). У первых форма, у вторых — бедность. Остальные — всяк молодец на свой образец. Испания, она ведь только издалека едина. Внутри — больше дюжины провинций, отличающихся иногда даже языком. И каталонцы еще помнят, как их деды резались с кастильцами во время «войны за испанское наследство». В колониях испанцы слегка перемешались между собой, но смешались и с индейцами, которые тоже очень разные. А теперь волею вице-короля люди со всех концов Новой Испании собраны здесь, на краю ойкумены. В результате пестрота расцветок и фасонов такая, что фонтан «Дружба народов» отдыхает.
Над ярмаркой, перекрывая гомон толпы, летит резкий звук. Господи, неужели какой-то «попаданец» напрогрессорствовал вувузелу?! Наши вожди переглядываются и начинают проталкиваться в том направлении. Мы по очереди, опираясь на плечи товарищей, подпрыгиваем. Впереди — фургон с гордой надписью «Колизей». На козлах парень. Хорошо поставленным голосом объявляет о гастролях прославленного в самом Мехико кукольного театра. Появляется первая кукла, в плаще и с карикатурно длинной шпагой, и начинает жаловаться на отсутствие денег. Из толпы кто-то кричит: «Кристобаль, вербуйся в колониальную пехоту», и зрители ржут. Благородному дону является дьявол и предлагает продать душу. Они торгуются, вызывая взрывы смеха на площади. Кристобаль получает мешок золота, а дьявол исчезает с какой-то маленькой фитюлькой, обозначающей расписку. Потом герой соблазняет чужую жену, которая долго мнется, а зрители орут от нетерпения и дают советы. Потом пьет и играет в карты, причем мешок с деньгами на глазах худеет, к бурной радости заметивших это зрителей. Кристобаль обнаруживает исчезновение денег, берет в долг у ростовщика, которого публика освистывает, и вновь играет в карты. Потом приходит ростовщик и требует вернуть деньги. Должник отбрехивается, ростовщик скидывает свою хламиду и оказывается чертом, хватает дона Кристобаля и утаскивает в ад.
Парень-зазывала обходит толпу, собирая деньги, потом возвращается обратно и объявляет новую драму, которую не показывали еще ни в Мехико, ни в Мадриде. Я бы пошел дальше, но наши командиры явно заинтересовались спектаклем.
Появляется кукла в пышных одеждах и с совершенно дебильным лицом и начинает требовать денег у кукол видом поумнее. Те отказывают в непарламентских выражениях. Парень с козел объясняет, что это-де английский король просит денег у парламента. Получив отказ, король вызывает адмиралов (судя по темно-синим одеждам и карикатурно большим треуголкам), и они начинают обсуждать, кого бы ограбить. Францию не получится, это все равно что стричь бешеную собаку. Перебирают другие страны, но у всех или нет денег, или есть сильная армия. Вспоминают про Испанию и ее колонии и решают откусить краешек от этого пирога. Кукол убирают и объявляют второй акт.
Появляется офицер в форме подозрительно знакомого цвета. Он зевает, требует вина и донесений. Бегают вестовые и докладывают о том, что солнце взошло, ветер дует, индейцы не бунтуют и даже дикие свиньи не ходят на огороды от страха перед грозной инфантерией испанского короля. Появляется краснокожий с перьями на голове и начинает жестикулировать. Комментатор «переводит» — дескать, приплыли англичане, высаживаются на берег. Жесты разведчика почему-то смешат зрителей, а когда он показывает себе на гульфик и это переводят как «несметное множество», публика валится от хохота.
Офицер (его, оказывается, зовут дон Алессандро) собирает свое невеликое войско и произносит патетическую речь. Солдаты сомневаются, кто-то спрашивает про жалованье и мгновенно получает ответ: «Наше жалованье в английских карманах! Победим — получим его». Публика одобрительно гудит. Потом все уходят и через мгновение возвращаются с большими зелеными кустами из цветной бумаги. Кто-то из солдат начинает ворчать, что трудно притворяться деревом, когда тебя муравьи грызут. Его одергивают. Входят англичане, все одинаковые, в красных мундирах и шагают в ногу. Кажется, я знаю, как кукольник этого добился — тяги от разных кукол соединены, двигая один рычаг, он заставляет поднять ноги всю группу.
Тут я ощущаю сбоку какое-то движение, оглядываюсь и вижу, что Кобра держит за руку незнакомого парня. И не просто за руку, а за неестественно отогнутый палец. Вид у парня какой-то нездоровый, бледный и испуганный. Заметив мой взгляд, Кобра прикладывает палец к губам и показывает на «сцену».
Там испанцы перестали притворяться кустами. Громкий треск изображает ружейную стрельбу. Англичане падают рядами, причем каждый раз за упавшим рядом оказывается следующий. Публика вопит, как на стадионе после забитого мяча. Последний, неполный ряд, дон Алессандро, выскочивший на середину со шпагой, уговаривает капитулировать. Англичане уходят по-прежнему группой, но как-то уныло. А зазывала произносит здравницу «защитникам наших рубежей». Потом он опять обходит зрителей с шапкой. Мы, не сговариваясь, щедро сыплем серебряные реалы. И уходим, провожаемые объявлением о следующей пьесе, про дона Хуана и каменного гостя.
