Шли мы плотно, чтобы можно было общаться в режиме радиомолчания. И когда впереди показалась излучина реки — наш первый ориентир, я знаками показал Сурку, чтобы набирал высоту.
Пора было перестраиваться в «этажерку».
— Сурок, бойся!
Этот крик-приказ отработан у курсантов до автоматизма, поэтому оба резко ушли в сторону, сорвав атаку пары свалившихся сверху «мессеров». В такой ситуации немцы обычно с набором скорости уходят вниз и на бреющем убегают к себе, но тут был один момент. Кувыркнувшись, Сурок дал очередь поперек курса гитлеровцев, на которую ведомый противника и наткнулся.
— Сурок, ведущий мой, добей подранка.
— Понял!
Клюнув носом, я направил свой истребитель следом за фрицем.
— Уйдет, Хромой! — раздался азартный вопль ведомого.
— Вокруг смотри, а не на «мессер» пялься. Они могут не одной парой работать, — остудил его.
— Понял, — уже спокойней ответил ведомый. Первый бой, что поделаешь.
Я не ошибся. Когда вогнал очередь в кабину улепетывающего немца, услышал вопль ведомого: «Хромой, бойся!» — и рядом прошла очередь.
Рука на автомате увела ручку управления влево. Чуть не сбив крылом верхушку высокой сосны, я ушел в сторону и стал набирать высоту, активно крутя головой.
Немцы обнаружились правее, они вели бой с Жуковым.
— Какого хрена ты от меня оторвался?! — прорычал я, разворачиваясь.
Бой шел над небольшим лесом с маленьким голубым озером посередине. В нем часто отражались истребители.
Развернувшись, пошел к этому клубку, но не успел. Фрицы не стали дожидаться ни меня, ни вторую пару, которая тоже неслась на всех парах.
— Жук, что у тебя?
— Левая плоскость повреждена, с трудом удерживаю высоту.
— Ясно. Сурок, на тебе прикрытие. Возвращаемся.
Голубь стал набирать высоту, а мы медленно потянули на аэродром.
— Что с самолетом? — поинтересовался Покрышкин, подходя ко мне.
— Левая плоскость вдребезги, как Жуков дотянул, не знаю. Чудом только. Каплин сказал, за пару дней восстановят. Крыло с нуля придется делать, — промычал я с набитым ртом — комполка нашел меня в столовой во время обеда.
— Что у вас там произошло? Цаплин со своим звеном недалеко проходил, видел, как от вас пара охотников драпала да дымы на земле.
— Двух приземлили. Одного я, верткий был, со второго раза попал, другого Голубь. Второй раз на охотников напарываемся, тебе это не кажется странным?
— Просто повезло. Я одну эскадрилью отрядил на их ловлю… О, кстати, похоже, сигнал от ВНОСа. Слышишь, дежурное звено пошло? Наверняка где-то охотников засекли.
— Вот, товарищ гвардии подполковник, ваш обед, — поставила поднос девушка-официантка с лицом знойной красавицы и телом Афродиты. Было видно, что несмотря на молодость, цену она себе знала.
— Спасибо. Так что у вас там произошло? — продолжил Покрышкин разговор, мешая сметану в щах и беря кусок нарезанного ржаного хлеба.
— Да что, шли на место сбора, как Голубя атаковала пара. Одного подранили, лейтенант за ним, добил. А я ведущего перехватил, тоже в землю вогнал, а тут вторая пара. С Жуковым схлестнулись. Тот меня бросил, решил силушки молодецкой показать.
— Молодой еще, службы не знает, — промычал согласно Покрышкин.
— Угу. Ты десерт будешь?
— Конечно, и убери руки от моего, ворюга.
— Тогда я еще закажу. Зоя! Еще блинов с медом! Спасибо.
— Я все спросить хотел. Завтра вылетаешь, не споешь тут песню про штурмовиков, что два месяца назад по радио исполнял? И кстати, когда она выйдет на пластинках? А то уже четыре пластинки выпустил, а этой в них не было.
— На пластинках я ее не записывал, а спеть — почему нет?
— Знаешь… ты изменился, — через пару минут, когда я доедал третий десерт, негромко сказал Покрышкин.
В это время в столовую как раз ввалилась очередная партия жаждущих утолить голод, поэтому он и понизил голос.
— Изменишься тут. Война, считай, один год за пять. Да еще Академия эта… «Вы себя ведете недостойно старшего офицера! Будем переучивать!» — передразнил я одного из своих преподавателей.
— Я смотрю, переучили.
— Кишка у них тонка. Вон когда Ваське Сталину полковника обмывали, ни одного слова не сказали, а когда я со своими однополчанами в ресторан завалился, так давай брюзжать, мол, недостойно.
— Они правы.
— Не в этом случае, это парни, с которыми я воевал. Да будь я генералом, а они сержантами, ничего бы не изменилось. Они боевые товарищи, и ничего тут не поделаешь.
— Тут ты прав.
— Угу. Держатели старых традиций, — брюзжал я. — Помнишь, как летом сорок второго погоны вводили?
— Еще бы!
— Вот эти больше всех возмущались, а когда с фабрики вышли офицерские погоны, так первые их нацепили.
Вечером, выйдя из землянки, где с Линьковым обсуждал маршрут полета, наткнулся на одного из двух контрразведчиков. Старшего из них.
— Товарищ гвардии подполковник, можно вас на минутку?
— Да, конечно. — Изменив маршрут, я направился за ним, вместо того чтобы идти к опушке, где готовили импровизированную сцену. Мое обещание спеть было воспринято серьезно.
Мы просто отошли в сторонку, где мало кто ходил, и, остановившись под тенью берез, поговорили. Капитана интересовала причина, по которой я набился в группу. Честно ответил ему, что хотелось побывать там, где началась моя военная карьера. Да и задание выполнить тоже хотелось. А задание у нас было непростое, ой какое непростое! Похмыкав и взяв у меня еще две подписки о неразглашении, контрразведчик удалился. Через десять минут я был на опушке.
— Здравствуйте, товарищи.
— Здравствуйте!
— Привет! — неслось отовсюду. Был вечер, люди после тяжелой работы пришли на мой концерт отдохнуть. Конечно, не все — техники двух звеньев, которые еще не вернулись с задания, ждали у стоянок машин.
— По многочисленным просьбам нашего, как выяснилось, немаленького полка хочу спеть песню, исполненную мною лишь однажды. Итак: «Штурмовики»!
Как обычно, вылет срочный,
Знать, прижали наших точно.
Мы летаем денно-ночно
На свой вечный риск и страх.
Наношу в планшете метку,
Там в квадрате, словно в клетке,
Задыхается разведка
В этих чертовых горах.
Нам поставлена задача,
Вот еще бы нам удача.
Мы торопимся, иначе
Там поляжет целый взвод…
(Николай Анисимов — «Грачи прилетели»)
