Вечером мы сидели на веранде и резались в «дурака». Из села
была доставлена коробка с припасами, которые мы решили экономить. «Мерседес»
укрыли в амбаре, чтоб не мозолил глаз. Я даже смогла оповестить родное
начальство, чтобы рано меня на работу не ждали, мудро рассудив, что, ежели
повезет, с больничным что-нибудь придумаю, а не повезет — работа вряд ли
понадобится. Черные мысли я гнала, твердо решив быть оптимисткой.
— Эй, — заволновалась Сонька, — откуда у тебя
король?
— Из колоды.
— Как же, а то я не помню.
— Отвяжись, — огрызнулась я, потому что терпеть не
могу, когда меня ловят на жульничестве, — играть брошу.
— Вот ты всегда так.
Гоша весь вечер сидел мрачнее грозовой тучи и молчал. Сонька
проигрывала, злилась и вредничала, потом вдруг совершенно не к месту сказала:
— Задание я выполнила и хочу знать, какой с него прок?
— Какое задание? — Не поняла я.
— Ну вот, младшие чины стараются, из кожи лезут, а
начальству на это наплевать.
— Сейчас стукну, — разозлилась я и замахнулась для
пущей убедительности.
— Ты свои гестаповские замашки брось, без того
натерпелась, — обиделась Сонька и пояснила:
— Я насчет мента.
— Ну? — понять что-либо я по-прежнему
затруднялась.
— Ты нарочно, что ли? — заныла Сонька.
— А можно сказать по-людски и просто?
— Можно, — сразу же согласилась она. — Я, как
ты и велела, с ним, в общем, это вроде бы зовется «соблазнила».
Гоша выронил туз, а я все, что в руках держала, и
простонала:
— Когда?
— Как когда? Тогда. Ты домой уехала, а я подумала,
может, правда сумку у него забыла, и пошла, а потом подумала: удобный случай и…
— И что?
— Вот я и хочу знать, что?
— Тебе, Сонь, полечиться бы, — затосковала
я, — ты то икаешь, то с ментами спишь.
— Вот ведь, фашистское отродье, сама ж велела. Еще и
дразнится.
— Ладно, — вздохнула я, — рассказывай, как
мент?
— В каком смысле?
— В смысле любви можешь не делиться.
— О чем же тогда рассказывать? — удивилась Сонька.
— Какое впечатление произвел?
— Положительное. — Сонька злилась и не желала
этого скрывать.
— Слышь, Софья Павловна, я малость оплошала, а ты
сделала большое дело для всего человечества. Честно. И для нас лично.
— Ну уж нет, — Гоша замотал головой на манер
лошади.
— Для меня, — пришлось мне поправиться. Сонька
почесала нос, ухмыльнулась и сказала:
— А мент забавный. Стеснительный.
— Ну и что? — Не поняла я.
— Ну и ничего, — опять разозлилась она, —
просто смешно. Раздевался в ванной, свет как выключил, так и сидели впотьмах,
то есть не сидели, конечно, это я не правильно выразилась. Короче, красна
девица и только.
— А говорили о чем?
— Да все о том же, вопросы задавал.
— А ты?
— А я вроде глухонемой.
— Молодец, — похвалила я. Сонька в похвале
усомнилась:
— Ты мне так и не объяснила, зачем я это сделала?
— Кто ж тебя знает? — видя, что моя подружка
сейчас полезет в драку, я торопливо добавила:
— Когда тебе задание давала, что-то имела в виду, а
сейчас после всех этих допросов начисто забыла.
Сонька опять почесала нос и кивнула.
— Это конечно. У кого хочешь замкнет.
Тут я кое-что вспомнила, бросила карты, схватила карандаш и
бумагу и стала торопливо рисовать. Сонька с Гошей лезли под руку и шумно
сопели. Работала я старательно и собой осталась довольна.
— Похож? — спросила я Соньку.
— Как живой, — ответила она, и мы на Гошу
уставились.
— И чего? — спросил он.
— Знаешь?
— Нет. Ни на кого из наших не похож. А кто
изображен-то?
— Парень, что здесь вертелся в тот день, когда Максимыч
утонул. На «восьмерке» цвета «мокрый асфальт». Думаем, он убийца Большакова.
— Нет, не наш.
— Теперь он покойник. И если я чего-нибудь понимаю,
убили его в собственной машине.
— «Восьмерка» «мокрый асфальт», — оживился
Гоша. — Только покойников должно быть двое.
— Ну? — Накинулись мы.
— Чего «ну»? Несколько дней назад были два трупа в
такой машинке. Мужики рассказывали. Хлопнули хозяина с приятелем в этой самой
«восьмерке» прямо возле его собственного дома. Витьки вашего дружок.
Говорили, такой крутой, а пулю в лоб схлопотал как
миленький.
— Точно Витькин?
— Точно.
— Соображаешь, Софья? — спросила я.
— Нет. Я еще на той неделе соображать перестала. Если
парень Витькин, получается, Большакова он убил?
— Получается. С чего ж ему тогда в могильщики
наниматься?
— А кто ж его самого убил?
— Их, Софья, два могильщика, два трупа в машине. Думаю,
Витька и убил. И Браун так думает.
— А зачем Витьке своих убивать? — глаза ее
медленно, но настойчиво лезли на лоб.
— Затем, что парни знали, кто Большакова убил.
— Ну?
— А за что убили Большакова? За то, что он знал, куда
исчез Каховский и кто прикарманил денежки.
— А кто?
— Витька.
— Да что б ему сдохнуть! — вдруг выкрикнула она,
вскакивая с места.
— Ты чего это? — удивился Гоша, который во время
нашего разговора слегка обалдел.
— Витька, мать его! — верещала Сонька. —
Витька приехал, в окно посмотрите, идиоты.
И точно, к крыльцу подкатил Рахматулин в сопровождении двух
молодцов. Теперь заверещала я:
