– Да хранит Господь нашу святую веру, брат Грегорио.
Аббат Грегорио узнал хрипловатый голос брата Карти, секретаря Его Преосвященства, Кардинала Рима.
– Да хранит Господь нашу святую веру, брат Карти, – ответил аббат Грегорио, – что за дело заставило вас звонить нам, грешным перед Богом?
– Нужда, брат, нужда. В одном из римских палаццо проседает пол. Его нужно срочно починить. Иисус свидетель, только ваша братия сможет справиться с такой тонкой работой.
– Я сейчас позову их, брат Карти. Да благословит вас Господь.
– Да благословит Господь и вас, брат…
В этот момент брат Томазино, страдая от холода, от могильного холода колодца, сидел в простой веревочной обвязке без страховки, которую держали братья Онофрио и Винченцо, и осторожно, камень за камнем выправлял древнюю кладку колодца. В грубом мешке, надетом на шею, и в руках у него было все, что было нужно для такой работы, он сильно промерз, но не собирался сдаваться. Дела тут было еще на два дня, нужно быть особенно осторожным. Не дай Господь – старая кладка обвалится на него…
Один из камней совсем растрескался от воды, он рассыпался и полетел вниз, как только брат тронул его молотком. Это было плохо – брат Томазино обладал своеобразным чувством прекрасного, он никогда не менял то, что можно было отреставрировать, и очень уважал старую работу. Но делать было нечего. Аккуратно, как подлинный реставратор, он удалил зубилом и молотком остатки раскрошившегося камня и дернул за веревку дважды, чтобы ему спустили камень и немного раствора в ведре. Вместо этого веревка натянулась – и он поехал вверх…
– Винченцо! Что ты делаешь, Винченцо!? – закричал он.
Но ответа не было.
Когда веревка вытащила его на свет Божий, он увидел, что рядом с Винченцо и Онофрио стоит брат Бернарди. Брат Бернарди провинился недавно – в его келье нашли вино, и теперь аббат в наказание использовал его как мальчика на побегушках.
Брат Томазино нахмурился. Он уже все понял.
– Надо ехать?
– Аббат сказал, вам нужно срочно ехать в Рим.
Мирская одежда лежала у них в кельях, они переоделись. Рядом с монастырем, просто в кустах стоял небольшой «Фиат»-универсал, столь старый и непритязательный, что его можно было оставлять на улице без присмотра, совершенно не беспокоясь за его судьбу. Сев в него, они направились в сторону Рима, стараясь ехать так, чтобы никому не мешать по дороге. Учитывая, какую скорость мог развивать этот рыдван, никому не мешать было затруднительно, но брань и характерные жесты с вытянутым средним пальцем братья воспринимали с христианским смирением. Над Римом собиралась гроза, ходили черные тучи – и они ехали навстречу грозе.
Брат Карти приехал, как обычно, на двух машинах, за рулем одной из них был человек, которого братья видели, но никогда с ним не разговаривали и не знали, кто он. Он вел большой фургон «Фиат» для развозки продуктов, а брат Карти был за рулем черной «Ланчии Темы».
Как только старенький «Фиат» затормозил около фургона, в нем приглашающе распахнулась дверца.
– Да благословит тебя господь, брат Карти, – сказал брат Томазино, залезая в кузов. Здесь было вполне комфортно, уютно, можно было сидеть, было три телевизора и какие-то шкафы с кнопками и лампами. Брат Томазино вырос в глуши и не знал, что это такое, но телевизор он знал, по нему показывают синематограф.
– Да благословит вас Господь, братья. В трудный час собрались мы, наша вера под угрозой, и наш враг у ворот. Злейший из наших врагов.
На небольшой, покрытый дешевым пластиком столик легли две фотографии, на них был изображен один и тот же человек. В одном случае – в черной, шитой золотом форме с черными орлами на погонах – форма Его Величества Русского Императорского Флота. В другом – более поздний снимок, человек уже в гражданском, на тротуаре. За человеком угадывалось знакомое здание – Палаццо ди Мадамо, Рим.
– Кто этот человек? – спросил брат Томазино.
– Этот человек – враг Святой Веры, и это все, что тебе нужно знать. Он очень опасен, опасен так, как опасен Дьявол. И более того. Ты помнишь Отца
[68]
, воцерковившего тебя?
– Да, – кивнул Томазино. Он и в самом деле помнил, до сих пор помнил.
– Мы не говорили тебе, брат. Потому что и сами не знали. Но сейчас знаем. Нет сомнений в том, что именно этот человек убил Отца в Североамериканских Соединенных Штатах. Вот почему он не должен уйти из Рима живым.
Брат Томазино накрыл своей большой, корявой, мозолистой ладонью фотографии, лежащие на столике. И медленно сжимал пальцы, пока фотографии не превратились в смятый комок, а брат Карти не положил поверх побелевшей руки брата Томазино свою руку.
– Не стоит, брат. Мы все помним Отца и то, что он сделал для нас. Немало заблудших душ он вернул в лоно Святой Церкви, немало отбившихся от стада овец он вернул в стадо. Одна из Заповедей гласит «не убий», но это не значит «не защити». Мы не говорили тебе об убийце Отца еще и потому, что ты бы ринулся мстить, навеки погубив свою душу. Но сейчас убийца в Риме, он приехал для того, чтобы убивать – и значит, мы должны исполнить Божью Волю.
Где-то вверху глухо громыхнуло – над Римом собирались темные тучи, кое-где даже сверкала молния, но живительный дождь все никак не мог оросить эту землю. Сухая гроза – предвестие большой беды.
– Клянусь тебе, брат, я убью его. Я вырву его черное сердце!
Брат Карти похлопал по сжатому кулаку Томазино – так сжатому, что побелели костяшки пальцев.
– Так нельзя. Уже за эти слова я бы наложил на тебя епитимью
[69]
, но я не имею права этого делать. Поэтому – по возращении – покайся и прими епитимью сам, и пусть Господь будет тебе в том свидетелем. Когда ты вернешься – покайся и помолись за душу убитого тобой, ибо Господь велел возлюбить врагов своих.
И с этими страшными и богохульными словами над крышей фургона снова глухо громыхнуло.
В фургоне, который благодаря ватиканским номерам пользовался правом экстерриториальности и не мог быть досмотрен, имелось все необходимое. Для слежки, для прослушивания и, наконец, – для убийства.
Винченцо и Онофрио вооружились старыми британскими пистолетами-пулеметами СТЭН с интегрированными глушителями. Кошмар водопроводчика, они были разработаны более шестидесяти лет назад, но до сих пор оставались одним из лучших видов оружия для городской герильи, городских партизан благодаря своей простоте и возможности очень удобно прятать их под деловой костюм с пиджаком или церковную сутану. Магазин у этих автоматов присоединялся не снизу, как у нормального оружия, а сбоку – впрочем, англичане всегда имели тягу к своеобразному, не такому, как у всех, оружию. Вместо ствола была толстая черная труба глушителя, глушитель был интегрированным и очень эффективным. В костюмах, которые надели братья, имелись вшитые крючки, на которые можно было подвесить оружие. Со сложенным прикладом оно отлично маскировалось пиджаком, выхватить, разложить приклад и примкнуть магазин – у опытного человека это занимало несколько секунд, а братья с этим оружием имели дело не раз и не два. Не счесть людей, которых они расстреляли с именем Христовым на устах.
