– Сэр, – один из операторов связи подошел к высокому, крупному человеку, самому старшему здесь по должности, – Альфа-Чарли запрашивает санкцию на применение силы.
Джон Уайт, министр безопасности Родины, оглядел собравшихся. Сейчас он давал им урок, как теперь надо отстаивать безопасность своей страны, своей Родины. Безопасность не повышается от того, что ты написал доклад на тысячу страниц, не повышается от того, что ты смотришь на экран и видишь, какую книгу читает какой-то бедолага на другой стороне земного шара. Иногда нужно пойти и кого-нибудь убить.
– Применение силы разрешаю, – чуть рисуясь, произнес Уайт.
– Спасибо, сэр.
– Альфа-Чарли один, у нас есть добро на применение силы, повторяю: есть добро на применение силы. Приступайте, прием.
– Альфа-Чарли главный, подтверждаю, получено добро на применение силы. Приступаю к исполнению, конец связи.
Операторы снова переглянулись.
– Рок-н-ролл! – сказал один из них.
* * *
Тяжелая ракета Hellfire, «Адский огонь», весом сорок семь килограммов, первоначально предназначалась для вооружения вертолетов – конечно же для того, чтобы противодействовать русско-германской угрозе. Потом, когда на средства поражения, применяемые ВВС, стали ставить термобарические боевые части, обнаружили, что с ее помощью можно уничтожать и строения, причем довольно крупные. Преимущество ракеты перед авиабомбой заключалось в ее исключительной точности, ракета была скальпелем, в то время как бомба – ножом. Но как бы ни старались – эту ракету не смогли применять со сверхзвуковых летательных аппаратов, только с дозвуковых, типа Thunderbolt, SABA или Ares
[91]
. Лишь появление беспилотных летательных аппаратов – относительно тихоходных, способных оставаться в воздухе до двадцати четырех часов, имеющих сильные ограничения по применению тяжелого ракетного вооружения – вызвали ренессанс Hellfire. Она быстро стала основным вооружением БПЛА, причем если Predator мог нести только одну ракету, то Reaper – все четырнадцать. Для нанесения быстрого и точного удара после длительного патрулирования и разведки лучше и придумать было нельзя...
...А внизу, рядом с танком, обнявшись со стареньким автоматом Калашникова, который ему достался случайно, подобрал с трупа, спал некий Казимир Поклевский, девятнадцати лет от роду, по национальности поляк. Его политические воззрения и убеждения оформила в пять лет, как ни странно, воспитательница из детского сада, которая чуть ли не каждый день рассказывала собравшимся перед дневным сном несмышленышам одну и ту же сказку. Жила-была красавица писаная, и звали ее Польша. И была она настолько красива, что посвататься к ней решили сразу три жениха. Но, не поделив ее, они разрубили ее на три части, и она умерла. Вот и вся сказочка, за которую можно было запросто угодить в жандармерию, если бы кто-то про это узнал. Каждый сражался как мог и как считал нужным, и те, что сражались за неподлеглость, и вспоминать не хотели, как до этого польская шляхта своей анархией, нежеланием всяческого более-менее сильного государства просто развалила страну, и, когда русские, австрийцы и германцы пришли, пришли они, по сути, на руины. Не хотелось это вспоминать – они и не вспоминали, просто травили детям жизнь такими вот сказочками... И Поклевский в числе прочих стал националистом и фанатиком возрождения Речи Посполитой. Детские воспоминания живучи.
Когда начался рокош, он одним из первых в своем селе вступил в Гвардию Людову, а потом вместе с братьями Мархлевскими на глазах у людей повесил исправника, чем отрезал себе все пути к отступлению. За убийство полицейского чина полагалось от пятнадцати до двадцати пяти лет каторги, а за убийство во время мятежа – смертная казнь через повешение. Он это знал, но нисколько не опасался этого.
Сейчас Поклевский, уставший за день – весь день мотались по окрестностям, разыскивали какую-то диверсионную группу, заброшенную русскими, да так никого и не нашли, заодно расстреляли несколько человек из национал-предателей, – прибыл обратно в город вместе со своим отрядом и залег спать. Как деревенский житель, он привык спать на свежем воздухе и потому лег не в казарме, как все, а около танка, но чуть в стороне, чтобы, не дай Йезус, его не переехали. Раскладушка и спальный мешок – и то и другое добыто с мобилизационных складов – что еще нужно...
Сон снился дурной, ненормальный. Сначала Маритка, его любимая девушка, которая осталась в селе: он видел какой-то хоровод, пламя горящего костра отбрасывает на них блики, и они кружатся, держась на руки. А потом... потом он как бы вышел из своего тела и увидел, что это не он держит за руки Маритку, а какой-то здоровенный, под два метра ростом, молодой казачина. Казак – враг любого поляка! И Маритка улыбается ему... смущенно и в то же время порочно.
Потом приснилось еще... бьющий с неба огонь и встающие в темноте разрывы, султаны пламени, какие-то крики... Йезус...
Внезапно Казимир понял, что последнее, что он видел, – это был не сон!
Он открыл глаза, путаясь между сном и явью.
Совсем рядом что-то горело, кто-то кричал, даже не кричал, а выл на одной ноте, обреченно и жутко. Пахло гарью, отблески пламени освещали улицу. Он лежал на земле... и не мог встать, раскладушка перевернулась, и его отбросило взрывом... он не мог встать.
Связан?!
Нет, мешок. Проклятый спальный мешок, не дающий двигаться...
Бешено отбиваясь, разрывая плотную ткань, Казимир Поклевский вырвался из кокона, схватил автомат, который валялся рядом – свой, чужой – черт знает, но это и неважно. Огляделся – было непонятно, куда бежать и что делать.
Просверк – почти незаметный – и на том месте, где стояла вооруженная зенитной установкой машина, полыхнул огонь, пожирая металл и плоть. Раздался треск – рвались боеприпасы.
– С неба бьют!!! – заорал Поклевский изо всех сил, сам не зная зачем, после чего поднял автомат и стал палить в небеса.
Магазин быстро опустел, но Поклевский в безумии своем жал на спуск, пока не осознал, что выстрелов больше не будет. В нескольких местах тоже стреляли, но стреляли заполошно, неприцельно, во все стороны, только чтобы успокоить себя, изгнать грохотом страх. Красные нити трассеров разрывали ночь, врезались в стены домов, рикошетили, рассыпались искрами, взлетали в черное небо...
Со стороны школы подала голос зенитная установка – счетверенный пулемет калибра 14,5, алые трассы распороли небо, но все это длилось секунду, не больше – там, где была установка, что-то полыхнуло, вспышкой осветило небо, и пулеметы замолчали.
