И потому Тихон, выходя вместе со всеми из палатки, достал из кармана рюкзака заветную свинчатку, кастет, который сам сделал, подбросил его на ладони и сунул в карман...
Смеркалось... В поле горели костры – какая-то из рот после ужина, разжившись где-то мясом, решила поджарить его на углях, возможно, и офицеры к ним присоединились. Наверняка и наказной... солдатам на довольствие от царя чарка водки в день полагается... вот, и решили под водочку да мяско. Но это и хорошо, офицеров в лагере почти не было...
На втором посту – проезде между двумя тяжелыми бронемашинами, стояли двое казаков, один из них, белобрысый, встрепанный какой-то, поднялся со своего стула.
– Володь, ты чего...
– Да прогуляться решили по округе. Пустишь?
– А документ?
– Да какой документ, свояк...
– Без документа нельзя. Отпрашивайся у офицера.
Вместо ответа казачина, который решил их провести, обнял часового по-свойски, отвел его в сторонку, поговорили они о чем-то, потом махнул рукой – проходите...
– Тихо... Тихон, башку пригни – здоровый какой! Через тебя все дело испортиться может.
– Да сам тихо!
Волчьей цепочкой, прокравшись мимо машин – благо у костров в поле в их сторону не смотрели, да и темновато уже было, – вышли на шлях. Пошли к дороге – гудящей, не останавливающейся ни на минуту...
– Как же мы ее маханем?
– Через путепровод. Там должен быть.
– Мабуть, песню затянем?
– Дурак, что ли?
Один из казаков шел, вывернул голову, глядя вверх, на насыпь, потом сказал:
– Братцы... машины-то военные.
– А ты думал...
* * *
В украинском селе казакам, конечно же, не обрадовались.
Как-то так получилось, что хохол для казака, равно как и казак для хохла, – первейший недруг. В свое время немало хохлов на земле казацкой поселилось... хохлы были людьми прижимистыми, хитрыми – вот и скупали землицу. А казакам не любы были чужие люди на их земле, тем более что земля эта была автономией и управлялась Войском, и казаки с полным правом могли сказать, что это их земля. А потом еще, когда казаков на Восток переселяли, так многие туда уехали, благо там обзаведение хорошее давали, а хохлов еще больше на казачьей земле стало. Нельзя, кстати, сказать, что это была «этнически ориентированная ненависть» – как выразился в одном из своих трактатов несколько месяцев проживший на казачьей земле германский корреспондент, от статей которого потом старики плевались. На Западе вообще требуют не замечать национальности друг друга... но казаки исстари друг за друга держались и в обиду себя не давали. Были и драки с хохлами, были и анекдоты разные про хохлов, но стороны чувствовали некую грань. Ту самую, которую поляки так легко и бездумно перешли, а вот на Дону за эту грань не ступали.
Село было большое, гарное, богатое – верно, потому, что приграничное, в приграничье всегда села богатые. Несколько улиц домов – не мазанок из серии «с...а-мазала-лепила», а вполне добротных домов белого кирпича, текущая от села к перелеску дорога, от села, с верхней его точки, хорошо видна светящаяся огнями станция. Казаки не знали, что богатство села обусловлено не близостью границы, а близостью станции, на которой половина мужчин села работала, а вторая половина – промышляла. Были такие асы, что на полном ходу на поезд умудрялись запрыгивать, дабы в контейнерах пошукать.
На самой окраине был магазин, и в том же здании – местная монополька и клуб. Монополька тут постоянно была закрыта, особого дохода казне она не приносила и когда открытой была. А вот из клуба оглушительно бухала музыка да визжали нетрезво дамы, и парубки, все как один одетые в черные рубашки, такая здесь была мода, выходили через заднюю дверь клуба покурить и выяснить отношения. Стемнело уже окончательно, и над селом в «тыху украиньску ничь» уныло висел надкушенный серп луны.
Первый хохол, пьяный в дупель парубок, показался прямо у ограды – и казаки довольно вежливо отодвинули его, дабы пройти самим. Парубок же столь вежливого обращения не понял и с пьяных глаз начал качать какие-то права. Слушать его разговоры не было ни сил, ни желания, поэтому парубка оставили отдыхать в бурно разросшихся нынешним летом зарослях лопуха.
На танцах казаков тоже не ждали, хотя дам свободных было много, парубки больше отношения друг с другом выясняли, нежели дамам уделяли внимание. Но как только казаки шагнули внутрь – все взоры устремились на них...
Даже самодельный диджей, вся задача которого заключалась в своевременной замене дисков в проигрывателе с большими колонками, не сообразил с очередным диском, и музыка заглохла.
– Чу... казаки... – растерянно проронил кто-то.
В этот момент диджей снова пустил музыку – веселую, разухабистую польку...
Дамы, конечно же, уделили казакам внимание – благо те еще на грудь не приняли и вообще статью и выправкой изрядно отличались от местных кавалеров. Да и ситуация как нельзя лучше подходила к тому, чтобы кавалеров местных, больше любующихся на самих себя, расшевелить.
Тихону досталась гарна дивчина по имени Люба – ростом она ему отчаянно не подходила – метр шестьдесят, но была веселой, резвой, с косой до пояса, как принято на Украине. Польку она танцевала тоже отчаянно, с притопом, прихлопом и жаркими взглядами на партнера. Тихону даже как-то... не по себе стало, человеком он был вполне даже взрослым, и на действительной, которую он в Подмосковье ломал, чего только ни случалось... да и в станицах игрища были. Но все равно – станица была своя, а он здесь был чужим...
– А у тебя казак есть? – спросил он у Любы. Та заливисто рассмеялась.
– Ну ты дал... Казак... Здесь говорят «чоловик».
– Так есть?
– Есть... Лежит... поломался...
– Как так?
– А с поезда на ходу сиганул. Башка садовая...
И, прижавшись к Тихону, за танцем:
– Уходите отсюда... Живо!
– А чего? – так же подстраиваясь под ритм, спросил Тихон.
– Мотоциклы слышишь?
Мотоциклы и в самом деле взревывали рядом с клубом, перекрывая даже грохот музыки
– Ну?
– То за вами... Пока успеете, бегите. Через заднюю дверь и к лесу. А то беда будет...
– Сами юшкой умоются...
– Гляди, храбрый... слеза капнет...
– Мое дело... И...э-э-эх!
...Терпением парубки не отличались. Как только собрали достаточно, по их мнению, сил – так и понеслась. В зал вошли сразу четверо, подошли к первому попавшемуся казаку, начали задираться. Среди них был и тот, которого они оставили отдыхать у забора... протрезвел, видать, теперь и предъявляет. Хотя если бы они и не повстречали его на пути и не оставили бы отдыхать в лопухах, повод нашелся бы другой.
