– Но и сдерут втридорога.
– Они тоже нормы знают. Вот, получите...
Поверх пухлой папки с личными карточками одна за другой ложатся ассигнации...
Мобилизация. Тяжко дышит тепловоз, из скамейки спешно делают импровизированную трибуну, на нее с опаской, не упасть бы только, взбирается станичный атаман, кто-то спешно сует ему в руки мегафон, глохнет на полуслове разухабистая казачья песня с магнитофона. Замирает в ожидании пестрая, взбаламученная толпа.
– Казаки! В Висленском крае, на Востоке снова беспорядки, снова злоумышления, снова льется кровь. Это не первый раз, и наверняка – не последний. Я и сам там усмирял... дважды, и свою кровь там пролил... и скажу я вам, казаки, что легко не будет. Там служили ваши прадеды, деды и отцы – настало время послужить и вам. Не осрамите же казачьей чести, не осрамите родную станицу и седые головы ваших дедов и отцов. Пусть Матерь Богородица будет вам в помощь и заступничество. С нами Бог, казаки!
– С нами Бог, за нами – Россия! – в едином порыве кричат все служивые, что сыновья, что отцы, что деды. Ибо формула эта нехитрая, родная для каждого служивого человека, – вечна.
...Мобилизация... Тяжко пыхтит тепловоз, унося казаков от родных станиц в незнакомую и опасную жизнь. По стальным дорогам Империи толчками течет, течет к западным границам взбаламученная серошинельная кровь.
11 июля 2002 года
Украина
Пункт временной дислокации
Наверное, во всем мире не найдется солдата, не-важно какой армии, который бы за все время своей службы ни разу не был в Сочи. Как это не были – были, были, припомните... еще как были! СОЧи – это Самовольное Оставление Части. Вот-вот, вижу, что вспомнили...
Разбирались с этим по-разному, в армии Российской империи, к примеру, не было биотуалетов – не закупали принципиально, чтобы по возвращении была работа для туристов из Сочи. Имелась и другая работа разной степени сложности – влажная уборка в казарме, чистка картофеля вручную, копание окопа для стрельбы стоя в личное время солдата. В общем, особой трагедии из этого не делали, провинился – ведро или лопату в руки и вперед. Трагедия начиналась тогда, когда к воротам части подкатывала целая процессия в поисках коварного соблазнителя...
Ну и казаки... а что, казаки не люди? Всем тридцати нету, только отслужили, выехали, многие неженатые... да нешто ль казак свое упустит, чтобы на чужбине, на стороне не урвать. Да и у женатых была своя традиция – они как только отъехали, собрались, взяли банку с крышкой, налили туда водки и туда все кольца обручальные свои побросали, а банку запечатали. Чтобы не испортились, значит. Так что когда они к пункту сбора прибыли – женатых там не было. Совсем.
Первый день прошел в привычных заботах и хлопотах. Прибыли под вечер, войсковой старшина нашел командование части, которое уже изволило отходить ко сну, и бесцеремонно разбудил его для представления. Умудрился даже сдать аттестаты на все виды довольствия, чему местный начфин был крайне не рад. Оно и понятно – казаки прибыли одиннадцатого, а если бы он принял у них аттестаты двенадцатого – можно было бы довольствие по всем видам за один день прикарманить. Начфины... они такие, честного днем с огнем не сыщешь. Просто кто-то ворует в меру, а кто-то и без.
Стояли они буквально у самой железнодорожной станции, заняли чистое поле, отгородились контейнерами и боевой техникой, поставив внутри периметра палатки и сборные модули. Стреляли в местном карьере, до ближайшего стрельбища было далече. Технику сняли с платформ, потому что была самая граница – дальше они пойдут уже боевым порядком. О том, что в двадцати километрах отсюда рокош – особо ничего не говорило, если не считать сильного движения по дорогам – беженцы – и повышенных мер безопасности. Цены местные торговцы подняли кто процентов на десять, а кто и вдвое – у кого на что ума и совести хватило. Кому война, а кому...
С утра сдали тест. Пробежать десять километров кроссом с рюкзаком весом тридцать килограммов за плечами, двадцать раз подтянуться и пятьдесят – отжаться. Казаки хоть и молодые были, но некоторые сдали с трудом. Естественно, не без шуток, разжирел, мол, на бабских-то харчах.
Потом проверка оружия и заодно проверка самих казаков на предмет обращения с ним. Надо сказать, что казаки оружие покупали сами, и обязателен был только «казенный» патрон, во всем остальном – полная свобода, лишь бы стреляло да в цель попадало. Оружие молодому казаку покупали в двадцать лет, в день призыва на действительную военную службу, многие так с ним потом и жили всю жизнь, у стариков в загашниках и «федоровки», и «токаревки» хранятся. Оружие для призывных казаков особого значения не имело, брали самое дешевое и прочное, потому-то почти у всех были автоматы Калашникова той или иной модели. Выделялся Петр Ткачев с того берега Дона – ему старший брат из Африки прислал автоматическую винтовку «Эрма» русского заказа с оптическим прицелом, да Мишка Головнин – у него был автомат Коробова с оптическим прицелом. Несколько казаков вместо автоматов – согласно военно-учетной специальности – имели снайперские винтовки. Тут – тоже единообразие, две старые, но ухоженные винтовки Токарева с новомодным ложем с пистолетной рукояткой, да Степка Котов привез с собой старую «СВС-115», даже не снайперскую винтовку, а штурмкарабин, считай. По этому поводу даже с офицером цапнулись... но отстрел винтовки все вопросы снял, то ли стрелок хорош, то ли винтовка, но десять из десяти в черный круг с трехсот метров положил. Еще у некоторых казаков, в том числе и у него, казака первого призыва Тихона Лучкова, были ручные пулеметы разных систем, для огневой поддержки мелких подразделений.
Цапнулись несколько раз с офицерами, не без этого. С офицерами всегда напряги, казаки люди вольные, это тебе не действительная, где «разрешите бегом!». Но все конфликты худо-бедно уладили с помощью старшин да наказного, и до мордобоя нигде не дошло.
Кормили хорошо, полевую кухню уже развернули и питались не сухпаем, а кашей с мясом. По традиции первым пробу снял наказной атаман, выехавший «в мобилизацию» с казаками. Ели наскоро, не так, как дома, под крики офицеров – здесь тебе не дом, здесь – армия.
После обеда – выгнали в поле десяток тяжелых бронетранспортеров и несколько раз прогнали весь личный состав в посадке-высадке на них, обычной и экстренной. Взаимодействие с авиацией и артиллерией никто не отрабатывал, для этого в части были специальные корректировщики огня из кадровых.
Ждали приказа...
...Края брезента, прикрывавшего вход, лениво трепал ветер, то и дело доносился перестук колес и гудки тепловозов. Станция жила собственной, почти мирной жизнью – и пассажиры скорых поездов на коротких остановках с удивлением и тревогой вглядывались в выросший по правую руку от станции лагерь временного размещения. Настроение у людей, связанное с частичной мобилизацией казаков и предстоящей силовой операцией по ликвидации бунта, было далеко не мажорным, кто-то встречал безрадостные новости о происходящем в Польше со злорадством, кто-то с тревогой, все – с озабоченностью, но никто – с равнодушием. Как-то так получалось, что очередной мятеж и жуткие картины с улиц польских городов, с расправами над людьми, с беженцами, затрагивали всех людей империи. Происходящее было диким – оно не вызывало злобы, желания расправиться, оно было именно диким, не укладывающимся в голове. Никто не мог понять и осознать, чего хотят те, кто подняли этот рокош, почему они ведут себя именно так и не иначе. Показательно, что в стране не произошло ни одного польского погрома, хотя поляки компактно жили во многих местах империи. Люди воспринимали рокошан, бунтующих, не как поляков, а как сумасшедших, причем опасных сумасшедших, льющих кровь. Был создан и постоянно пополнялся фонд помощи беженцам, которых с каждым днем становилось все больше и больше.
