— Красиво говорите, сударь. Только меня вы не обманете. Вы убили князя Голицына, потому что он вас разоблачил. Вы убили действительного тайного советника Каху Несторовича Цакая, потому что он знал про вас. И когда он получил пост, на который рассчитывал, он вызвал вас и приказал прекратить беззаконие. Он сказал, что, если вы не прекратите бессудные расправы, он войдет с докладом на Высочайшее имя и разоблачит вас. Тогда вы его убили, опасаясь разоблачения. Назвать имена тех, кого вы убили, помимо этих двоих людей?
— Не стоит, — улыбнулся князь Абашидзе, — лучше я назову тех людей, которых убили вы. В Бейруте вы убили Хасана Бакра, купца, муллу Али Хасана Джималя. Вы убили самого Осаму Бен Ладена, руководителя террористической сети Аль-Каида. А скольких людей вы убили в Белфасте? Чем вы лучше нас, князь, кто дал вам право судить нас? Вы — такой же, как мы, и то, что мы с вами одной крови, я сказал не случайно.
А вот это был удар… Вся эта информация хранилась под грифом, ее не было в открытом допуске. К документам и личным делам моего уровня имел доступ строго ограниченный круг лиц. Кого же они успели скомпрометировать? Как глубоко проникла в государственный аппарат эта зараза?
Кто скрывается среди нас?
— Я жду ответа, господин Воронцов. Но думаю, что его не будет. Вам нечего ответить, вы такой же убийца, как мы. И мы, и вы — мы все воюем за Россию, пусть и методами, которые не все сочтут возможными.
— Я не убивал своих. Разница в этом.
— Помилуйте… Свои, чужие… Какая разница. Идет война, и мы живем по законам военного времени. Либо вы с нами — либо с ними, невозможно быть между. Скажите, князь, вы с нами или с ними?
— С нами? С ними? Вы уже разделили русских на своих и чужих? На выборах я голосую за «Монархический союз», но это не значит, что я встану на сторону нацистов.
— Нацистов? Еще одно громкое слово, без нужды произнесенное.
— Это правильное слово. Оно отражает самую вашу суть! В итальянском королевстве некий Муссолини устроил государственный переворот, захватил власть. Помните, сколько крови пролилось? Его фашисты в своем стремлении к власти спелись с коммунистами, они готовы были вступить в альянс с кем угодно, с самим дьяволом, лишь бы получить то, что они хотели. Павелич залил кровью Австро-Венгрию, дело едва не закончилось войной. Усташи вырезали целый народ. Какую судьбу вы уготовили России, господин патриот?!
— Откройте глаза! Подумайте сами, не говорите хоть раз в жизни заученными штампами! Мы гнием заживо, задыхаемся! В нашей стране не осталось героев, на смену им идет серая масса. Когда вы геройствовали в Бейруте — кто и как это оценил? И десяти лет не прошло, а в Бейруте опять террористы, они размножаются, как саранча! Наш Государь стар и слаб, все его помыслы только о том, как удержать то, что есть. У него не хватит воли отдать приказ, когда настанет время. У нас — хватит. Мы — те, кто вынужден убирать дерьмо, и всё для того, чтобы вы могли говорить правильные слова, чтобы от вас могло вкусно пахнуть.
— А Голицын был прав… — заметил я.
— В чем же он был прав, сударь?
— Вы замышляете государственный переворот. Вы всё-таки заговорщики и мятежники, в этом он был прав…
— А пусть и так! Россия должна встать с колен, династический тупик должен быть преодолен! Будущее — за нами, и вы это знаете.
Сбавь темп. Сейчас…
— Будущее? Кровавое у вас получается будущее…
Абашидзе улыбнулся.
— Давным-давно в Монтичелло — это в Североамериканских Соединенных Штатах — жил один мудрец. Его звали Томас Джефферсон. Он как-то сказал: «Древо свободы время от времени необходимо окроплять кровью патриотов». Но довольно, сударь. Мы слишком много говорим, время действовать. Итак — вы с нами?
— А у меня есть выбор? Сколько у вас здесь снайперов — два, три? Больше?
— Выбор есть всегда. Тем более — у дворянина по крови. У вас выбор — жить с честью или умереть… тоже с честью… Слово дворянина, что всё, сказанное здесь о вашем прошлом, не выйдет наружу.
— Кто дал вам документы из моего личного дела?
— Неважно. У нас много сторонников. Намного больше, чем кто-либо может себе вообразить. Время делать выбор, сударь. Кстати, насчет Кахи Несторовича вы ошибаетесь. Он тоже был с нами. Он не успел рекомендовать вас в организацию. Если бы это было не так, вы были бы уже мертвы, поверьте мне сударь.
— Не верю.
— Ваше дело… — пожал плечами Абашидзе, — подумайте и сами поймете, что это правда. Но дело не в этом.
— А мой друг? Как быть с ним? С его смертью?
— Утешайте себя тем, что он погиб за Россию. Итак, ваше решение?
Я усмехнулся.
— Воронцовы всегда были патриотами.
— Да или нет, князь. Не время для иносказаний…
— Да. И черт бы вас побрал…
— Не стоит поминать чертей, тем более здесь… Вы же понимаете, что одного вашего слова нам недостаточно?
— Вы хотите, чтобы я расписался кровью?
— Нечто в этом роде… Прошу за мной…
Ехать пришлось недолго. Как я и подозревал, они прятались в кишлаке. Но что это был за кишлак — о том я даже и помыслить не мог…
На Востоке есть так называемые «укрепленные поселения». Начиналось это давно, еще в двадцатые. Это была наша земля, но нам не на кого было опереться в бушующем море ненависти и злобы. Ненависть к крестоносцам, к кяфирам сидит в мусульманах с очень давних времен, еще со времен Крестовых походов, когда именем Христа европейские рыцари творили страшные вещи, попирающие заповеди божьи. Если немного отвлечься от темы, то и сам ислам во многом схож с христианством. Четверо из пяти пророков — помимо пророка Мухаммеда — библейские персонажи. Просто пророк Мухаммед, мудрый и хитрый человек, понимал, что враждующие между собой кочевые и оседлые племена Востока может объединить только общая вера. Вот он и создал эту веру, взяв за основу библейскую, ту самую, что проповедовали библейские пророки, ученики Христа, когда-то давно. Знали ли они, устанавливающие христианство смирением, любовью и самопожертвованием, что настанут времена — и христианство будут насаждать огнем и мечом, а именем Христа будут сжигать людей на кострах?
Вот мы и пришли — русские и носители истинно христианской, не развращенной католичеством с его инквизицией и индульгенциями веры пришли в кипящий котел Востока. Многие чужеземцы проходили этими землями, и отношение ко всем было одно. С кем-то воевали, кого-то терпели, но ненавидели — всегда. Одна только традиция — франку, крестоносцу, нельзя было говорить правду. Всегда нужно лгать, даже если в том нет нужды. Если ты говоришь что-то крестоносцу, значит, ты лжешь.
Вот тогда-то и появились казачьи укрепленные деревни. Какие-то сохранились до сих пор, какие-то нет. Все они строились по единому проекту — господствующее положение на местности, типовые дома с крепкими стенами и крышей, только один въезд с КПП, окружающий деревню земляной вал с окопами, колючей проволокой, минными полями. В таких деревнях селились казаки — казна давала ссуду на обустройство, беспроцентную, как когда-то Столыпин давал ссуды и землю безземельным переселенцам в Сибирь. Вот только тут были две большие разницы. Удобренная и ухоженная земля Междуречья давала по три, а то и по четыре урожая в год — разница номер раз. В Сибири самая большая опасность — быть загрызенным волками или заломанным медведем, в то время как на Востоке нужно метко стрелять и никогда не расставаться с оружием — разница номер два.
