Весь обратившись в слух, я осторожно взял графин — большой, массивный, хрустальный, — вылил имевшуюся там воду в горшки с цветами. Оружия у меня с собой не было, послу носить его не пристало, тем более в посольстве, но в умелых руках и графин — оружие. Поудобнее перехватив его за дно — и не выглядит подозрительно, и бросить можно быстро и точно, — я толкнул от себя дверь кабинета.
— Ваше Сиятельство?!
В углу в одном из двух кресел «гостевого уголка» в гражданском, ослепительно белом костюме сидел Его Сиятельство, шахиншах Персии Мохаммед. Увидев меня, он поднялся мне навстречу, не обращая внимания на графин. Хотя ведь понял, для чего он — по мелькнувшему хищному взгляду заметно: понял!
— Я решил лично поздравить вас с выздоровлением, экселенц… Так, кажется, принято обращаться к послу?
— Совершенно верно… Ваше Сиятельство… разрешите…
Я оглянулся по сторонам, поставил пустой графин на стол.
— Давайте, присядем здесь, — шахиншах показал на приставной столик у моего большого письменного стола — за ним можно было сидеть друг напротив друга.
Что происходит, чем вызван этот, вне всяких сомнений, странный визит, я не понимал.
— Я решительно рад вашему выздоровлению, Искандер… — сказал шахиншах, и по его голосу не было понятно, действительно ли он рад, или просто это формула дипломатического этикета. — Я был очень удивлен, когда вы отказались от услуг наших врачей. В Тегеране есть медицинский университет, и вот уже пятьдесят лет там преподают лучшие русские доктора. На это время они взрастили немало лекарей-персов, истинных наследников Ибн Сины.
— Ваше Сиятельство, я не сомневаюсь в квалификации этих лекарей и приношу глубочайшие извинения за то, что своим поступком поставил под сомнение их профессионализм. Но такие ранения, какие были у меня, лучше всего умеют лечить военные медики, работающие на кораблях флота.
— Сорейя-ханум несколько раз приглашала вашу супругу во дворец, чтобы узнать о вашем самочувствии и поинтересоваться, не надо ли вам чего. Она порывалась навестить и вас, но я запретил это делать, потому что больного мужчину может навещать лишь другой мужчина. Женщины не должны видеть нашей слабости.
— Передайте мою искреннюю благодарность Сорейе-ханум и сообщите ей, что, хвала Аллаху, я поправился.
— Да, хвала Аллаху. Сорейю-ханум разбирает любопытство, при каких обстоятельствах вы получили столь тяжелые ранения?
— Увы, Ваше Сиятельство, тяжелы были не раны, тяжела была моя самонадеянность и глупость, едва не похоронившие меня под тяжестью своей. Я уподобился ослу, который сам взвалил на себя хурджин весом больше, чем он мог унести. Я не обратился вовремя к услугам докторов и от этого едва не погиб. А ранения эти я получил в Багдаде, когда взорвали отель «Гарун Аль-Рашид». Я как раз находился на первом этаже, когда произошло это мерзкое злодеяние.
— Это действительно мерзкое злодеяние, экселенц, — подтвердил Светлейший, — и те, кто совершил такое, заслуживают мучительной смерти.
Очень интересно играть в такие игры. Они называются: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. Или «Да и нет не говорить, черное и белое не называть». Чертовски интересно.
— Мерзкое, — подтвердил и я, — и когда этих ублюдков поставят перед судьей, я бы не надеялся на то, что судья проявит к ним снисхождение.
Шахиншах тяжело вздохнул, потом провел ладонями по лицу, как при совершении намаза. И словно снял с себя маску, теперь на меня глядел совсем другой человек, жестокий и решительный.
— Оставим словесные игры, экселенц. Я знаю, что у вас произошло с моим сыном. Я знаю, что он вам показал и какова была ваша реакция. Я хочу спросить вас, экселенц: то, что произошло на ваших глазах, — справедливо?
— Нет, Светлейший, — ответил я.
Шахиншах хищно улыбнулся.
— Рад это слышать. На свете найдется немного людей, которые рискнут не согласиться со мной. Тем ценнее ваш ответ, и тем больше я хочу услышать объяснения. Почему же вы считаете произошедшее несправедливым, Искандер? Ведь и у царя Александра за терроризм полагается смерть.
— Да, смерть, Ваше Сиятельство. Но никто в вашей стране не подумает совершить такое, что сделал ваш сын. Да, террористов повесят или расстреляют. Но никто и не подумает раздавить их строительным катком, причем заставить это сделать офицеров одного из гвардейских полков, а остальных поставить в строй наблюдать за этим зрелищем. Не следует множить зло без необходимости. У нас казнь — необходимость, у вас же она — месть и кровавое развлечение. Это плохо.
Шахиншах задумался, пригладил пальцем аккуратные усики.
— Вы жили в другой стране, Искандер, и не знаете Востока. У вас всё по-другому. Иногда я удивляюсь тому, как живут на севере. У нас казнь — это не просто казнь. Казня своих противников, преступников, заговорщиков, глава государства должен не просто их убить. Он должен вселить страх в сердца своих подданных, заставить их просыпаться по ночам в страхе и вспоминать то, что они видели. Иначе это будет повторяться — раз за разом. Здесь любовь и страх — почти одно и то же. Вы мало пробыли на Востоке, экселенц, чтобы понимать, какова здесь жизнь и как следует править. Но, пробыв здесь подольше, вы поймете — и согласитесь со мной.
— Господь един, Ваше Сиятельство, и карает он по делам.
— Но разве та кара — не от Господа?
— Увы, нет.
Шахиншах снова помолчал, но смотрел он теперь на меня по-иному. В его взгляде проскальзывало что-то еще, что-то, чего там никогда не было.
Уважение…
— Я не могу просить за своего сына, экселенц, но я прошу от своего имени — выполнить мою просьбу. Вы ведь помните ее.
— Я помню ее, Ваше Сиятельство. Воистину мне стыдно за слова, сказанные мной наследнику, но тогда я уже был болен. Моя задача — научить наследника чему-то новому, оградить его от ошибок, какие он может совершить, — и даже в том случае я должен был указать ему на его ошибку и оградить от нее.
— Я рад это слышать…
Шахиншах снова задумался, а потом сказал такое, чего я никак не ожидал услышать:
— Знаете, Искандер… У нас в стране есть такая форма монаршьей милости — когда я милостиво выслушиваю просьбы особо отличившегося подданного и исполняю их, какими бы они ни были. В разумных пределах, но эти пределы широки. Я знаю, что у вас в посольстве накопилась масса нерешенных вопросов — от ваших купцов, от наших купцов. Есть неподписанные контракты, есть вопросы, которые не решаются из-за нашей проклятой бюрократии, которую даже я не смог победить. Я готов оставаться здесь столько, сколько это потребуется, и лично рассмотреть любой вопрос, который вы посчитаете нужным передо мной поставить.
Не знаю, был ли где-то и когда-то такой посол, который добивался бы такого. Орден святого Владимира за подобное решение вопросов — в самый раз, никак не меньше.
— Ваше Сиятельство. Я нижайше благодарю вас за оказанную мне и нашему государству честь и нижайше прошу позволения пригласить в кабинет моего помощника, чтобы со всем уважением изложить все просьбы и ходатайства, которые у нас накопились на сей день.
