– Сэр, если я пошлю эти бронетранспортеры – то ни один из нас не доживет до того момента, когда сможет возблагодарить Аллаха за новый день. Полиция туда тоже не пойдет.
Майор с трудом сдержался, ему хотелось схватить генерала за остатки волос и со всей силы ткнуть его рожей в блюдо с пловом.
– Сэр, мы должны предпринять все возможное для спасения попавших в засаду.
– Поздно, – равнодушно произнес генерал, вытирая пальцы о форму, – слишком поздно. Противник оказался сильнее, чем мы думали. Ашим! Ашим!
К генералу рысью подбежал толстый как бочка адъютант в форме полковника. В Афганистане было так – адъютантами чаще всего служили родственники, и в звании на одну ступень ниже.
– Приказываю подавить сопротивление в квартале. Пусть приданная нам эскадрилья бомбардировщиков возьмет кассетные бомбы и нанесет удар по кварталу. Сигнализируйте Баширу – пусть поднимает вертолеты в воздух. После удара пусть десантируется. Мне нужна голова этого Махди.
– Вы с ума сошли?! Кассетными бомбами по кварталу! Там же есть гражданские! Там блокирована одна из наших групп!
– Там нет гражданских, майор. Там есть боевики-махдисты, оказывающие сумасшедшее и своекорыстное сопротивление властям. Что же касается попавших в засаду по вашей милости, майор, думаю, их нет смысла спасать. Еще до того, как самолеты достигнут цели, они все уже будут мертвы…
Оттолкнувшись руками от раскалившегося на солнце борта «Рейндж Ровера», майор, пошатываясь как пьяный, пошел прочь. Вышел на середину дороги – она была относительно свободна. Пошарил рукой в кармане форменной куртки в поисках сигарет. Когда он отправлялся сюда – кое-кто рассказывал ему, что здесь происходит. Он был солдатом армии Ее Величества, он был честным и храбрым солдатом, готовым сражаться с любым, самым жестоким и опасным противником. Он никогда не задумывался над тем, почему у его страны такие союзники и почему – такие враги, он был уверен в том, что если Афганистан – их земля, значит, он должен сражаться за эту землю, бок о бок с афганцами, точно так же, как он сражался бы за свою. Но майор никогда не думал, что настанет тот миг, когда он будет ненавидеть своих союзников больше, чем тех, кого он должен убить. И теперь он пытался понять, как ему жить с этим.
…От мечети, расположенной на Дарвази-и-Ирак, до того места, где посреди проезжей части стоял майор британской армии Миллз, было два с лишним километра – но для него и его оружия это не расстояние. В нормальном городе западного типа выстрел с такого расстояния невозможен хотя бы из-за особенностей городской застройки: цель будет закрыта многоэтажными зданиями. Но в Герате, с его одно– и двухэтажной застройкой такой проблемы не было: если целиться с минарета, все, что происходит на дороге, было перед ним как на ладони. Проблема заключалась в другом: уровень цели. Он остался в этом городе, рискуя получить пулю или угодить в лапы полиции при зачистке, не просто так: он искал цель. Его брат, Муса, находящийся сейчас далеко отсюда, рассердился бы и сказал, что он совсем не повзрослел. Делать надо только то, что безусловно необходимо. И не рисковать понапрасну, ради призрачных надежд.
Но он был немного другим, не таким, как брат. Он все время пытался схватить удачу за хвост, он рисковал, но рисковал расчетливо, брат научил его искусству точно рассчитывать свои возможности и возможности противника. Брат копил деньги, а он писал стихи
[74]
…
О Аллах!
Дай нам истину – понять.
В трудный час
Дай нам силу – устоять.
В мире все – искуситель, сатана,
Лишь джихад, лишь в джихаде жизнь ясна.
Впереди
Ждут жестокие бои.
Впереди – ждут даджаловы полки.
И в огне
Будет долго мир – пылать.
О Аллах!
Будут все к тебе – взывать…
Мы тебя освободим,
Богу души отдадим,
Взор к Аллаху обратим,
Будет наш – Иерусалим.
Горы пепла и огня…
В храм войдут твои войска.
Ты молитвам их внемли,
Души в вечность забери.
Иерусалим, Иерусалим…
О Аллах!
Мир окутан страшной мглой,
И война
Вдруг сменяется войной.
Страшный век —
Век неверия и зла.
Лишь джихад,
Лишь в джихаде жизнь ясна.
Мы тебя освободим,
Богу души отдадим,
Взор к Аллаху обратим,
Будет наш – Иерусалим.
Горы пепла и огня…
В храм войдут твои войска.
Ты молитвам их внемли,
Души в вечность забери.
Иерусалим, Иерусалим…
Иерусалим, Иерусалим…
Верил ли он в Махди? Как ни странно, верил, хотя знал достоверно, кем на самом деле является человек, которого многие считают вышедшим из сокрытия двенадцатым пророком. Ведь Аллах мощен над всякой вещью, и нет в мире капли, которая бы упала на землю, без воли на то Аллаха. Возможно, когда пророк Мухаммед (да будет Аллах доволен им!) писал Коран, он знал, что будет происходить в одна тысяча четыреста двадцать третьем году Хиджры
[75]
? Наверняка он знал об этом, но не написал в Коране, чтобы заранее не обнадеживать правоверных и не подставлять под удар двенадцатого имама, ведь неверные, узнав о скором пришествии имама, об окончании сокрытия, конечно же, начали бы искать имама, чтобы убить его! Убить, чтобы он не смог объединить под своим знаменем правоверных и сокрушить нечестивые империи. Возможно, они: Муса, он, другие люди, исполняющие волю Аллаха, готовят те ступени, по которым взойдет Махди, чтобы воссесть на уготованный ему трон.
Аллах поможет праведным!
Прицельный комплекс приближал лик неверного в камуфляже, увеличивая его в двадцать четыре раза. Нервничает. Весь изошел страхом, судорожно ищет сигареты, чиркает зажигалкой. Боится, хотя не знает, что сейчас он на прицеле. Может быть, и знает – ведь даже баран чувствует, когда приходит пора подставить глотку под нож, ложится на землю, не ест, не пьет. А это все же человек, пусть и неверный.
Это был британец. В любом другом случае это была бы прекрасная возможность, но не сейчас. Он не видел, кто сидит в «Рейндж Роверах», но он знал, что там нет короля. Собственно говоря, он и остался здесь потому, что рассчитывал взять на прицел короля, втайне надеялся, что король приедет посмотреть на то, как его люди убивают его врага, посягнувшего на королевские привилегии власти. Нет. Не приехал. Возможно, Иблис бережет его. Пока.
