Охрана мгновенно окружила президента, в живом кольце он начал медленно продвигаться к воротам.
Гроб уже привезли, выставили почему-то, по русской традиции, во дворе на двух табуретках, похоронить надо было до захода солнца – успевали. Возле гроба толпился народ, перед президентской охраной безмолвно расступились…
Рамзан, чуть пополневший, как говорят русисты – заматеревший, со шрамом через все лицо, оставшимся после последнего покушения, шагнул к открытому гробу, какое-то время молча смотрел на мертвого соратника. Он выглядел больным, глаза лихорадочно блестели, скулы бугрились каменно. Постояв так немного, отдавая дань уважения человеку, который больше всех, не считая его отца и его самого, внес в строительство республики такой, какой она была сейчас, нефтяной столицы Кавказа, оазиса силы и спокойствия. Потом шагнул к сыну, стоящему рядом с гробом.
– Клянусь Аллахом… – негромко сказал он, – земля будет гореть под ногами убийц твоего отца. Клянусь Аллахом, что эти люди, кем бы они ни были, найдут свою смерть очень скоро, и смерть их будет нелегкой. Будь мужчиной.
– Спасибо, Рамзан-эфенди… – ответил Иса, – отец…
Президент Ичкерии молча ждал, пока Иса совладает с собой.
– Отец словно чувствовал. Он оставил вам послание, запечатанное. На столе.
– Где же оно? – спросил президент.
Иса достал небольшой конверт – в таком обычно отправляют письма – из внутреннего кармана черного пиджака, протянул президенту.
Президент был хитер. Умен. Агрессивен, когда надо, беспощаден к врагам и справедлив к друзьям. В хитросплетениях политики русистов он разбирался едва ли не лучше всех в России, если для республики надо было что-то получить – не было лоббиста лучше. Когда надо, он лгал, когда надо – предавал, когда надо – убивал, но никогда не изменял ни себе самому, ни памяти отца, ни бревну годекана, на котором сидят старики его рода, ни интересам нации, и поэтому, безусловно, оставался мужчиной в том понимании, в каком это слово бытует на Кавказе.
Президент был подозрителен, как травленый, битый, стреляный волк. Его отца взорвали на трибуне больше десяти лет назад, и он сам знал, что шансы его умереть в постели равны нулю. Он не желал такой смерти, потому что тот, кто желает умереть в постели, не мужчина – но и не приближал свою смерть, он предпочитал приближать смерть своих врагов. Он знал, что и в республике, и за ее пределами врагов очень, очень много, по-иному и не могло быть, потому что в республике каждый видит себя президентом и каждый тейп считает, что достоин править. Когда его тейп взошел на вершину власти – тем самым многие из остальных, из тех, кто власти лишились, автоматически сделались врагами. Он знал, что у него, лично у него много кровников, которые мечтают убить его так, как он убил их родственников. Он знал, что его смерти, как ничьей другой, желает Доку Умаров и те, кто стоит за ним – шейхи с Ближнего Востока, потому что им нужна Ичкерия-раб. Он знал это и предпринимал максимально возможные меры безопасности для себя, для своих родных – вместе с ним постоянно находились не меньше пятидесяти вооруженных до зубов мужчин его рода, прошедших специальную подготовку сначала на Полигоне, а потом и под Тверью, в особом учебном центре ФСБ. Но бронированный по седьмому классу защиты «Мерседес» и преданные люди отнюдь не гарантируют безопасности, в этом прекрасно убедился эмир Хаттаб. Президент протянул руку – и вспомнил, как они с Салманом Магомедовичем смотрели пленку, перехваченную у боевиков – пленку, где было заснято предание кровавого эмира земле. Точно такой же конверт сейчас протягивали ему… но ведь тогда этим занимался генерал Рзаев, и именно за это его и убили. Ни Шамиль, ни кто-либо другой не так умен, как генерал Рзаев, все, на что хватает их скудных умов, – это подослать шахида или устроить засаду на дороге.
Президент задержал руку, испытующе глянул в глаза младшего Рзаева, но не увидел там ничего, кроме скорби по погибшему отцу. Рамзан взял конверт, по-прежнему глядя в глаза молодого человека, начал распечатывать – готовый бросить конверт на пол, как готовую ужалить змею, лишь только в глазах младшего Рзаева промелькнет хоть искра злобного торжества. Но ничего не было, сильные пальцы президента разорвали дрянную бумагу конверта, он опустил глаза и увидел только два слова, два простых слова по-русски, напечатанные на белой бумаге для лазерного принтера, два слова, говорящие все. Он поднял глаза от бумажки и посмотрел на младшего Рзаева, чьи глаза теперь светились изнутри именно тем самым, злобным и жестоким выражением, какое бывает у фанатиков, долго шедших к своей цели и наконец-то добившихся ее. Когда на базу в Центорое напали – он был там, лично принимал участие в бою, и потом, когда они подошли к пятнадцатилетнему пацану, чеченцу с оторванной ногой, катающемуся в собственных кишках, президент спросил, зачем он пришел сюда. Пацан улыбнулся – его зубы были красными от крови, крови тогда было море – и сказал: «Видишь мою ногу? Она уже у Аллаха».
А потом пацан умер.
Президент понял и то, кто именно убил Салмана Магомедовича Рзаева и зачем это было сделано. От осознания этого хотелось выть волком. Все-таки генерал Рзаев был прав – они выстроили небоскребы, но не смогли изменить народ.
– Зачем ты это сделал, Иса? – спросил президент Ису Рзаева.
– Аллах Акбар! – коротко и исчерпывающе сказал Иса, повторив то, что было написано на бумажке.
И взорвался…
Почему Иса Рзаев предал и убил своего отца ради мечты о всемирном халифате, о совершенстве таухида, да просто ради того, чтобы опять воевать? Конечно, проще было бы сказать о каком-нибудь зомбировании, прочей дряни, о лекарствах, о происках агентов ЦРУ, МОССАДа, МИ-6, о заговоре Березовского и прочей мути.
Правда проще. И страшнее.
Иса Салманович Рзаев предал и убил своего отца только потому, что ненавидел его, считал муртадом и мунафиком и искренне хотел это сделать. Он считал, что так лучше будет для Ичкерии, для ичкерийцев-нохчей, для всего Кавказа и вообще для всего человечества. Конечно, нашлись люди, которые учили его ваххабизму – но к этому ко всему он пришел сам, и никакое воспитание, данное ему в детстве отцом, не удержало Ису ни от того, чтобы совершить это чудовищное по любым меркам преступление, ни от того, чтобы хладнокровно разменять свою жизнь на жизнь президента Чечни.
Так получилось, что к ваххабитам его послал сам отец. Вместе с сыном, которого он воспитывал сам с детства, он придумал операцию по внедрению – Иса должен был внедриться к ваххабитам в качестве агента генерала Рзаева. Пользуясь терминологией разведки, Иса должен был стать «кротом», одним из последних рубежей обороны республики в борьбе с ваххабитской заразой, он не должен был сообщать информацию по мелочам – он должен был затаиться и терпеливо ждать, пока в его руки не попадет действительно ценная, критически важная информация, например о том, что Шамиль Басаев собирается вернуться в Чечню и выйти на свет из глубокого подполья, или о том, что готовится покушение на отца и на президента. Во всех остальных случаях отец получал от него информацию, но использовал ее предельно осторожно, прекрасно понимая, что и как можно использовать, чтобы не подставить сына. Генерал Салман Рзаев был прекрасным разведчиком, он делал все, чтобы не подставить сына – а вот сын уже через год работы поверил ваххабитам. И поверил искренне. Поверил и сам предложил перевербовку.
