Брожение в Польше было всегда, ничего не менял и Варшавский договор – название «Варшавский» было чем-то вроде злой насмешки, потому что поляки никогда, в сущности, не принадлежали к Восточному блоку, хотя пользовались всеми преимуществами нахождения в нем. В отличие от чехов, румын и венгров, они не стали делать ставку на промышленность, не стали форсированно индустриализировать страну и больше отдавали внимания сельскому хозяйству. Но в результате получилось то, что соседние страны все больше и больше стали уходить в отрыв по уровню жизни – ЧССР, ГДР, ВССР – везде, где развивалась промышленность, уровень жизни повышался быстрее. Поляки, вместо того чтобы сделать правильные выводы, – сделали неправильные и начали занимать деньги, чтобы жить на заемные, став единственной страной социалистического лагеря, живущей не по средствам и подсевшей на кредитную иглу. В Кремле, вместо того чтобы сделать выводы и подкорректировать курс младшего брата, – решили тянуть до последнего, опасаясь неприятностей. Пражская весна 1968 года испугала Брежнева и других советских руководителей намного больше, чем это было принято считать, и теперь они предпочитали не вмешиваться даже там, где это было нужно, по принципу «не тронь лихо, пока тихо». А было и в самом деле лихо – поляки были истовыми католиками, ксендзу верили больше, чем местному партийному руководителю, и привыкли жить на незаработанное. Опасное сочетание, но тогда этого не хотели видеть.
Развязка наступила в начале восьмидесятых. В Польше шло брожение – жить в долг вечно было нельзя, и новые кредиты никто Польше не давал, а вот старые надо было платить, и проценты по ним – тоже, берешь ведь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. В итоге – привычные уже западные товары исчезали с полок, а вместе с ними и свои тоже, бюджет не сходился, правительство занималось говорильней, а люди, ощутившие падение уровня жизни, – начинали волноваться. Еще больше волнения добавило то, что новый Папа – Иоанн Павел Второй – был бывшим польским ксендзом.
В этот момент Рейган нанес удар – бил он по СССР, но опосредованно – через Польшу. Польше не только не продлили кредиты, но и потребовали вернуть то, что было взято, примерно двадцать миллиардов долларов
[25]
. Одновременно – агентура ЦРУ, действуя через католическое духовенство, начала раскачивать страну, активизировалась интеллигенция и «Солидарность». Запахло угрозой вторжения.
В этот момент власть в стране взял генерал Войцех Ярузельский, один из самых достойных польских руководителей, какие когда-либо были у Польши. Армия навела порядок, арестовала зачинщиков беспорядков, различных кликушествующих – но генерал Ярузельский не разрешил ни пыток, ни расстрелов – возможно, за это его стали потом судить. Но это знают все – а вот то, что СССР погасил долг Польши, все двадцать миллиардов, почти полностью исчерпав запасы валюты (не золота, а именно валюты), – вот этого не знает никто. А стоило бы.
Как раз на это время пришлась молодость братьев-близнецов Бачинских. Они вращались в среде интеллигентов, маленькими еще снимались в фильмах – можно представить, какая у них была политическая позиция, которую они приняли как раз на этих интеллигентских посиделках. Активно участвовали в работе «Солидарности», в числе прочих были посажены Ярузельским в тюрьму. Ненависть к москалям, к Ярузельскому, к спецслужбам – недаром, придя к власти, первым делом они раскрыли архивы спецслужб всем желающим, фактически разрушив польскую разведку
[26]
. Лех Валенса, первый президент Польши, был все-таки рабочим-электриком, организатором и профсоюзником – поэтому, когда его спросили, как он оценивает братьев Бачинских, он сказал – идиоты. Надо, кстати, отметить, что ни Лех, ни Ярослав, защищая права рабочих, сами ни дня рабочими не проработали: один в конечном итоге стал доктором медицины, второй – доктором права. Тем не менее – они считали, что имеют право говорить от имени рабочих так, как говорит электрик Лех Валенса.
Новая Польша – впервые Польша образовалась без большой крови, просто люди захотели независимости и получили ее – братьев Бачинских не радовала. Польша была маленькой, она и близко не была похожа на грозную Речь Посполитую, павшую в битвах в семнадцатом веке. Того, что это была одна из крупнейших стран Европы, что она имела искусственно созданный за счет германских земель выход к Балтийскому морю – братьев Бачинских не устраивало. И – не только их. В Польше всегда было полно разного рода реваншистов, ситуация была чем-то похожа на ситуацию во времена Второй Речи Посполитой
[27]
– и они, в отличие от других стран, постоянно присутствовали в политическом мейнстриме, маргиналами не считались. Конечно, в открытую территориальные претензии никому не заявлялись – но карты с изображениями Четвертой Речи Посполитой публиковались и в блаженные «докризисные» нулевые годы.
После политического банкротства партий правого фланга – а партийный процесс в Польше шел очень бурно – братья Лех и Ярослав Бачинские зарегистрировали свою партию, «Справедливость». Лозунги взяли самые что ни на есть популистские – возвращение к христианским ценностям
[28]
, экономические реформы, стремление к равенству и социальной справедливости. Под этими лозунгами им удалось пройти в парламент и стать ведущей партией страны, потом выиграть и президентские выборы. Брат Лех стал президентом, брат Ярослав – премьер-министром страны.
Уже тогда – братья Ярослав и Лех встали на путь, который вел их к Четвертой Речи Посполитой – хотя тогда это никто не понял. Путь был прост. Первое – Польша должна была стать основной союзницей США в Европе, заменив тем самым Германию. Второе – Польша должна была любой ценой, несмотря на финансовые проблемы, иметь сильную, хорошо оснащенную и, самое главное, – обкатанную в горячих точках армию. Третье – Польша должна была аккуратно и целенаправленно вести работу по дестабилизации тех стран, которые она в будущем видела своей добычей, – это, прежде всего, Украина и Белоруссия. Четвертое – Польша должна была вести целенаправленную работу по сплочению народа на христианско-националистической платформе и постоянно поддерживать в повестке дня, пусть неявно, вопрос об исторических несправедливостях. Пусть это был не территориальный вопрос, его ставить было пока рано, в конце концов, в Евросоюз не принимали страны, имеющие территориальные претензии друг к другу, – но общее ощущение исторической несправедливости по отношению к Польше должно было постоянно присутствовать в повестке дня. Поэтому-то не прекращалось педалирование самой спорной темы – Катыньской трагедии, она была хороша еще и тем, что в будущем позволяла выставить территориальные претензии самой России. Пока что братья не замахивались на Россию, страх все еще жил в них – но в подкорке, в самых дальних уголках сознания – мыслишки уже копошились...
