Генерал Яр Мухаммад молчал:
– Все так, рафик, – сказал президент, – нельзя никому верить. Даже шурави. Мы – одни.
– Но как же тогда…
– Как? Надо сделать так, чтобы в партии – прежде всего в партии – все увидели истинное лицо гнусного перерожденца Таная, увидели, что он несет Афганистану, увидели, кто у него друзья. Может быть, он и одумается. А если нет, пусть тогда партия сделает свой выбор – я за кресло не держусь. Тот офицер еще у тебя?
– Так точно.
– Отпусти. Возьми подписку и отпусти. Пусть информирует нас дальше. Скорее всего – он не лжет.
Дальняя ретроспектива
Февраль 1992 года
Город Ходжалы
Этого не должно было случиться. Но это случилось.
Двадцатый век если что-то и показал, так только то, сколь малый след в душах людей оставили предыдущие девятнадцать веков. Ничего не изменилось, и крик «распни его» несется со всех сторон, усиленный громкоговорителями.
Когда-то давно эти два народа жили в единой стране. Когда-то давно эти два народа жили в мире – не раз и не два офицеры с той и с другой стороны ночью встречались на нейтральной территории, пили водку и плакали, вспоминая Баку или Ереван. Ведь от одного до другого – несколько часов пути на машине, и если хочешь повидать друга, можно просто сесть в машину и приехать. И тебя там встретят лепешкой и веселым смехом, а не автоматной очередью в лицо.
Потом эти народы – азербайджанцы и армяне – перестали жить в мире. Можно обвинить в этом советников Горбачева академиков Аганбегяна и Ситаряна, можно обвинить в этом Гейдара Алиева. Но стоит ли обвинять, ведь произошло то, что произошло, и трагедия Сумгаита отлилась куда более страшной трагедией Ходжалы. Город просто казнили.
Ходжалы, город, расположенный в западной части Азербайджана с населением около семи тысяч человек, располагался в десяти километрах юго-восточнее от Ханкенди, на гряде Карабахских гор. Ходжалы находится на стратегически важной дороге Агдам – Шуша, вот почему обеим сторонам контроль над этим городом был принципиально важен. Здесь же имелся аэропорт, единственный в Карабахе. Город обороняли милиционные силы азербайджанцев и части национальной армии, кадровых частей бывшей Советской армии там не было.
Город Ходжалы с октября девяносто первого года находился в армянской блокаде. Тридцатого октября девяносто первого было прекращено автомобильное сообщение, и единственным видом транспорта оставался лишь вертолет. Последний гражданский вертолет прилетел в Ходжалы двадцать восьмого января, а после того, как был сбит гражданский вертолет над городом Шуша, в котором находились сорок человек, – было прекращено и воздушное сообщение. Со второго января в город не подавалось электричество. Город жил и держался только лишь благодаря мужеству населения и героизму его защитников.
Подготовка к наступлению была начата вечером двадцать пятого февраля, когда боевая техника триста шестьдесят шестого степанакертского полка начала выходить на боевые позиции вокруг города. При этом было даже непонятно, кто отдал приказ триста шестьдесят шестому полку – потом было объявлено, что сам полк был расформирован, но военнослужащие армянской национальности отказались демобилизоваться и захватили оружие целого полка. Сомнительно, если, по данным российской стороны, армян в полку было всего сто шесть человек. Армянские ополченцы понимали, что без поддержки кадровых частей армии город не взять. Штурм города начался с двухчасового артобстрела, который осуществлялся при помощи танков, БТР и градобойных установок «Алазань», типичного средства огневой поддержки кавказских войн начала девяностых. Ходжалы был блокирован с трех сторон, и поэтому люди пытались спастись в Аскеранском направлении, где якобы был открыт коридор. Но вскоре стало ясно, что это была ловушка. Около села Нахчеваник армянские формирования открыли огонь по безоружным людям. Именно в ложбине Аскеран – Нахчеваник многие из детей и женщин, пожилых мужчин, стремившихся пробиться через леса и горные перевалы, обмороженные и обессилевшие, стали жертвой беспрецедентной жестокости, проявленной со стороны армянских вооруженных формирований.
Цифры потерь среди гражданского населения разнятся. Кому-то удалось уйти из города до того, как началось все это, плюс в городе жили не только азербайджанцы, но и армяне и жители других национальностей и все они, особенно армяне, покинули город до этого. Но факт остается фактом – семитысячный город к моменту его взятия полностью опустел. Живых там уже не было…
Так получилось, что Гагик Бабаян в этом не участвовал – но в Ходжалы был. Находясь в разведывательном поиске в новогодние дни, он простудился и простудился до воспаления легких, а еще он обморозил себе и руки и ноги. Его эвакуировали в Степанакерт, в госпиталь. Едва поправившись, он украл свою одежду и без разрешения врачей сбежал из госпиталя. Без денег, без еды – он пошел на дорогу для того, чтобы поймать попутную машину и доехать до расположения армии. Там отправят куда надо.
Уже темнело, шел снег – точнее, он то шел, то переставал идти, вся местность была устлана мокрой белой пеленой, а мокрый снег, как известно, в разы хуже сухого. Притопывая на месте, Гагик Бабаян уже пожалел, что сбежал из госпиталя, и уже намеревался отправиться обратно в лечебное учреждение – как вдруг заслышал надрывное, натужное бормотание двигателя и заметил свет фар, с трудом пробивающих сырую, мутную мглу. Решив в последний раз попытать счастья, он вышел к дороге – и ему улыбнулась удача, рядом остановился военный «уазик-буханка» без номеров, распространяя вокруг себя непередаваемый аромат коньячного спирта
[94]
.
Резко хлопнула дверь. Гагик напружинился, готовый прыгнуть в темноту. Он знал, что у азеров есть разведгруппы из русских и даже армян, и их можно встретить на любой дороге этой непризнанной, воюющей уже в открытую республики.
– Армян? – Голос был гортанный, резкий, вроде свой.
– Армян.
– Фамилия?
– Бабаян.
– Куда надо?
– В армию. Я из госпиталя…
Гагик уже понял, что это свои. Кто-то из офицеров. Разведчики азеров уже открыли бы по нему огонь.
– Садись… Вон туда.
В машине было четверо офицеров в звании до подполковника включительно, и канистра, понятно с чем. Когда Гагик сел в машину – один из офицеров сзади, усатый, небритый, едущий на каких-то ящиках, уже прикладывался к этой канистре, кадык ходил ходуном на его заросшем черной, неопрятной щетиной горле. Гагик выглядел не лучше – но если бы знал, в машину не сел бы. Коньяком в машине пахло так, что хоть топор вешай, водитель тоже выглядел веселым, а карабахские дороги опасны, особенно ночью и в снег. Сам не заметишь, как слетишь и свернешь шею – а у этой компании окончить свои дни где-нибудь в ущелье шансы были весьма велики…
