Почти сразу же в Интернете начала гулять новая версия произошедшего. Присутствие в городе одной из самых боеспособных частей жандармерии и очень кстати произошедшие взрывы дали возможность самозваным аналитикам рассуждать о том, что, возможно, взрывы спровоцированы самими властями, чтобы ввести в город войска и организовать бессудные расправы над теми, кто исповедует «не тот» ислам. Версия была неправдоподобной и дикой, во многом противоречащей уже известным фактам и даже предыдущим заявлениям нагнетателей истерии – но чем более дикой является ложь, тем больше находится желающих в эту ложь поверить. Появились призывы к массовым беспорядкам, к «актам гражданского неповиновения». В семнадцать ноль-ноль по местному времени генерал-губернатор отдал приказ отключить все виды связи и Интернет в городе и окрестностях. Но было уже поздно – лошадь понесла…
Согласно нормам ислама, погибшие должны быть похоронены до захода солнца. Это противоречило необходимости проведения тщательного расследования случившегося, но власти решили не накалять и без того до предела накаленную обстановку и выдали родственникам тела погибших. В знак солидарности и скорби, всемирный конкурс чтецов Корана был прерван, а приехавшее на него исламское духовенство присоединилось к траурным и похоронным мероприятиям. На похоронах в толпе сразу появились люди, призывавшие «идти в центр города и спросить с властей за произошедшее». Потом по свидетельствам очевидцев удалось установить, что в некоторых местах города с машин бесплатно раздавали спиртное. И многие, особенно среди молодежи, уже «подогретые» распространявшимися через Интернет слухами и выпитым спиртным, – решили пойти…
Дом генерал-губернатора и основные правительственные здания были расположены на взгорке, к ним вело длинное и довольно широкое шоссе через реку Казанку и дальше. Сначала проезжаешь мост через Казанку, потом – площадь с несколькими отелями и бизнес-центрами, и сразу за этой площадью дорога резко уходит вверх, ведя к правительственным зданиям. Там, где дорога начинает подниматься вверх – своего рода бутылочное горло, дорога как бы идет между двух довольно высоких холмов. Это и есть основной путь в правительственный квартал – сейчас он был перекрыт. Впереди тонкой человеческой цепочкой дорогу перекрывали две цепи местной полиции, экипированные для разгона массовых беспорядков и вооруженные только большими, тяжелыми стальными щитами, дубинками и крупнокалиберными травматическими пистолетами. Чуть дальше стояла спецмашина «Лавина» – перекрашенный в мрачно-серный цвет и защищенный со всех сторон толстыми решетками аэродромный пожарный автомобиль, готовый в любой момент обрушить из двух стволов на толпу водопады холодной воды. Помимо огромного бака с холодной водой был и бак поменьше – там находилась специальная жидкость для разгона массовых беспорядков, имевшая сильный запах мочи и оставлявшая на одежде практически не отстирывающиеся пятна. Еще дальше, на крышах домов, засели бойцы ДОН-4, представлявшие собой последнюю линию обороны квартала. У них, помимо автоматического оружия, были и помповые карабины, стреляющие пластмассовой дробью. Но все понимали, что если озверевшая толпа прорвет заграждение и не поможет «Лавина» – придется применять огнестрельное оружие. Еще дальше по улице мрачными пятнисто-серыми глыбами угрюмо стояли внедорожники с пулеметами и гранатометами на турелях и бронетранспортеры. В воздухе пятнисто-серыми осами висели несколько полицейских вертолетов «Воробей» со стрелками на пассажирских местах. Воздух был наэлектризован как перед грозой, занимавшие оборону люди с тревогой всматривались в даль опустевшей улицы, ожидая худшего.
Толпа приближалась. Передний край ее еще только вступил на мост через Казанку – но гневные выкрики через мегафон уже доносились до передних рядов полицейских, разбивались об матовую сталь щитов, отражались от стен домов, уносились в прозрачное казанское небо. Толпа накатывала на цепочку полицейских подобно селю – этакий серый вал, накатывающий со стороны реки. В передних рядах была молодежь, у многих в руках – палки и камни.
Бейрут
Ночь на 01 июля 1992 года
Шабаш…
Исклеванные пулями, закопченные стены. Мертво щерящиеся выгоревшими, еще курящимися дымком, черными прогалами окон дома. Изрешеченные в дуршлаг пулями, брошенные где придется, автомобили. Чадный дым от горящих покрышек и мусорных контейнеров – в аромат удушливой вони горящей резины и нечистот частенько вплетается тошнотворный запах подгорелого мяса. Завалы на улицах – наскоро выстроенные из конторской и торговой мебели, скамеек, брошенных автомобилей баррикады. Лавки – часть лавок отгораживалась от разом взбесившегося мира толстыми стальными прутьями решеток, часть – уже горела, пыхала чадным адом, часть – была разграблена, около таких стояли машины и крысами шныряли мародеры. Истерический разноголосый вой сигналок машин там, где они не сожжены, тарахтение автоматов, хлесткие, похожие на щелканье пастушьего кнута одиночные выстрелы снайперских винтовок. Кое-где – грозное, размеренное взрыкивание крупнокалиберных пулеметов…
Трупы… Больше всего почему-то запомнились трупы собак – террористы в первую очередь отстреливали их, отстреливали нещадно. Боялись. Укушенный собакой гарантированно не попадает в рай, а так обидно, если заслужил право на место по правую руку от Аллаха жестоким джихадом против неверных – и потерял право на это место из-за какой-то беспородной шавки. Поэтому и отстреливали.
Трупы людей. Трупы везде – видно только тех, кого смерть застала на улице или на баррикаде, что творится в квартирах – страшно и думать. Наверное, про них лучше не говорить, не запоминать проплывающие за окном автомобиля инфернальные виды, но глаза помимо воли открываются, и адские картинки намертво отпечатываются в памяти. Там они будут всегда.
Больше всего запомнился тот большой белый микроавтобус – дорогой, с тонированными стеклами, рекламирующийся как «идеальная машина для большой, многодетной, счастливой семьи». Водителю этой машины оставалось проехать до спасительного поворота всего несколько метров – как слева, почти в упор вон с той баррикады в переулке по машине ударил пулемет. И сейчас этот микроавтобус, избитый пулями и на спущенных шинах стоял, перекрывая две полосы движения у поворота, а пробоины в бортах медленно сочились черной, похожей на деготь жидкостью…
Пламя – старый город погибал, медленно и мучительно погибал в отблесках бушующего то тут, то там пламени. Бесы вырвались из ада, бесы принесли с собой огонь. Слишком долго бесам не давали жизни, слишком долго стояли стражи у адских врат – но теперь врата отомкнуты и бесы на свободе. Нет такого кошмара, который не может произойти здесь и сейчас, в этом страшно умирающем городе.
Что бы ни произошло, как бы ни закончился мятеж – такими, как прежде, мы уже не станем никогда. Это – то, что происходит здесь и сейчас, – будет стоять перед нами до самой смерти…
Неприятности начались, когда мы уже почти доехали, до цели оставалось меньше километра. Мы вовремя их увидели и уже начали поворачивать в боковой переулок, когда это произошло. Несколько боевиков, одиннадцать человек – целый джамаат, – стояли у перекрывшего улицу большегрузного трейлера и слушали двенадцатого – по виду амира. Тот же, встав на подножку кабины грузовика, что-то вещал, эмоционально размахивая свободной рукой. У всех боевиков – автоматы, у одного за спиной – гранатомет РПГ с уже вставленной в него длинной рубчатой городошной битой осколочной гранаты. С другой стороны трейлера стреляли – стреляли хладнокровно и расчетливо, одиночными выстрелами в несколько автоматов – но боевики на это не обращали ни малейшего внимания, их от пуль прикрывал огромный полуприцеп фуры.
