…Очень удачно, что разговор об этом зашел. Тут я хоть знаю, что говорить и как все это описывать. Потому мой голос звучит уверенно, а знание деталей делает рассказ убедительным. Не то что вчера, когда Эуотоосик начал выяснять у меня, как на грядках выращивают котлеты по-киевски и на что они вообще похожи… Я сначала долго мялся, отнекиваясь тем, что я не столько пахарь, сколько воин и лекарь. А потом, сообразив, начал описывать обычную картошку. Для достоверности даже попытавшись вызвать во рту ощущения и вкус тушеной картошки с мясом, чтобы мое лицо достоверно изобразило всю радость и Щастье от поедания подобного продукта. Я вообще заметил, что если врать, подкрепляя свое вранье подобными ораганолептическими воспоминаниями, получается намного достовернее.
– …А чего в таком холоде живете? – выбрав время, когда в разговоре повисла длительная пауза, вклинился в беседу Асииаак, ревниво идущий по другую сторону носилок. В последнее время наши взаимоотношения опять перестали отличаться особой нежностью и теплотой, вновь передвинувшись в фазу подозрительности и настороженной враждебности. Только вот на сей раз Асииаак опасался совсем не того, чего стоило опасаться.
Мой бедолага оикияоо, – в связи с событиями последних дней ему вполне могло показаться, что я пытаюсь подсидеть его на должности командира оикия. – И с начальством-то я постоянно тусуюсь… И подчиненные слушаются меня беспрекословно. И даже напыщенные и высокомерные оуоо точно следуют моим рекомендациям о направлении передвижения и режимах остановок и переходов. Так что теперь он пытался держаться поближе ко мне и почаще подчеркивать, кто тут главный.
– Снег это вода! – авторитетно заявил я. – … Я тебе вчера показывал, – добавил специально для Эуотоосика. Ребята реально никогда не видели снега, и когда он нас порадовал в ночь, примерно так на третье января. Это если я в Новый Год камлал, даже малость перепугались.
…Наши местные, кстати, тоже крупными специалистами по снегу не были. Даже в «наших», более северных степях он выпадает не каждый год. А у них-то, на югах да возле теплого моря, снегопады вообще небывалая редкость, а зимы – это только шторма, сплошная слякоть и промозглая стужа… Я это по Вал’аклаве хорошо запомнил.
…Так что моя вчерашняя лекция о снеге получила высшие рейтинги популярности, а когда я, набрав его в котелок, «превратил» в воду, подвесив над костром, а потом вновь «превратил» в ледышку, точно повторяющую форму днища котелка, мой авторитет среди аиотееков сильно приподнялся. И тут я, конечно, сдуру, не удержавшись, поведал коллеге о трех состояниях вещества, и Эуотоосик едва не приказал меня выпороть за вранье, при утверждении, что воздух тоже может стать твердым, если будет очень холодно. Мол, «Ври Дебил, да не завирайся!». Лысенковщина, блин, какая-то. Использовать административный ресурс и формальную власть при ведении научных споров. Впрочем, у него сейчас небось бок и спина болят дико, так что удивляться его раздражительности не стоит… Ведь не выпорол же, в конце-то концов.
…А вода это жизнь, – продолжил я, отвечая на вопрос Асииаака. – Наши земли так пропитываются за зиму водой, что как только приходит тепло, мы даже копья древками в землю стараемся не втыкать. А то не успеешь отвернуться, а оно уже корни пустило, и веточки на нем прорастать начали.
Так земля хорошо родит, и по столько урожаев снимать за лето получается, что ты не поверишь, – а наши бабы иной раз половину участка земли цветочками засаживают. Типа нравятся им, как цветочки выглядят и пахнут!.. Нашим бабам, чтобы на потрахаться развести, приходится эти самые цветочки дарить, а не мясо или там зерна мешок.
– Опять ведь врешь? (Ну еще бы, какая нормальная баба согласится вместо сытного мяса или зерна взять никому не нужные цветочки, которых и так на каждом лугу хоть косой коси.)
– Чем хочешь поклянусь! – я малость даже обиделся, в кои-то веки правду говорю, а никто не верит. – До тех пор, пока в эти края не попал, считал, что голод это когда вовремя на обед прибежать не успел, и вместо похлебки с мясом или рыбой, каши или там котлет по-киевски, опять же обязательно с мясом, овощей там всяких свежих или соленых, а потом еще и сластей, – одной лишь краюхой хлеба с мясом обходиться приходится, или там медовые булочки всухомятку трескать… У нас знаешь из-за какой проблемы больше всего народ переживает? – Боятся, что слишком толстыми станут и ходить не смогут!
– Ну и силен же ты врать! – Нарисованная мной картина была настолько фантастичной, что никто из слушателей, к какому бы сословию он ни относился и каким бы жизненным опытом не обладал, всерьез ее не воспринял. Зато в качестве завиральной байки-шутки она пошла на ура, народ начал откровенно ржать, и даже Эуотоосик, несмотря на охвативший приступ боли, соизволил криво улыбнуться.
Заметив, как его перекосило, я велел поставить носилки на землю и проверил повязку. Кровь, как обычно, слегка подсачивалась, но не больше, чем обычно. Наверное просто обезболивающий корешок перестал действовать. Увы, у меня его почти уже не осталось. А если Эуотоосик будет постоянно корчиться от боли, далеко мы с ним не уйдем…
– Думаешь, я вру? – изобразил я обиду, грустно посмотрев на Асииаака. – Ну и не слушай тогда. Расскажи лучше, как сам там у себя жил. А я послушаю.
– Хе… – задумался Асииаак, – видно было, что роль рассказчика ему явно внове и что говорить, он не знает. Но я вроде как бросил вызов, и не принять его равносильно признанию поражения.
Вот только что рассказывать? Признаться, что жил хуже меня, ему гордость не позволяла, а удачно соврать, – отсутствие фантазии и навыков.
– …Я жил достойно! – нашел он таки выход из положения. – Моя семья – отец, дед и прадеды завсегда Роду Ясеня, честно служили (про Род Ясеня я услышал впервые. Не уверен, что это вообще про ясень, но окончания слова «ясеекээу» прямо намекало на дерево, а начало ассоциировалось с ясенем.) – Зато и землю имеем, и скот, а податей с нас не берут. Потому как мы подати оружием своим и кровью оплачиваем! (Последняя фраза прозвучала как официальная формулировка.)
…Вот только и впрямь, – горько вздохнул он, – без воды земля плохо родит. А дождей-то ноне… и не дождешься. И скот без дождей не больно-то плодится. – Он горько вздохнул. Видать, воспоминания о засухах и правда были весьма печальные. – Зато мы, в отличие от всяких там… (он сделал своеобразный знак, тонко намекающий на меня и забритых), в походы с благородными оуоо ходим и при разделе добычи свою законную долю всегда имеем. Разок в полюдье сходишь, – считай весь год уже с голоду не помрешь!.. У речных червей, да лодочников жратвы много, ткани разные есть, и бабы красивые!
– И что они… черви эти, – все вам вот так вот запросто отдают? – провокационно удивился я.
– Мы, аиотееки, в подачках не нуждаемся! – гордо вскинулся Асииаак. – Мы сами все берем. И у червей речных, и у сраных лодочников, и у горных сусликов. – Оуоо быстры, как ветер, и безжалостны, как ураган. А оикия непоколебимы и несокрушимы. Все народы мира простираются ниц, когда слышат гордую поступь аиотееков! – И он уставился мне в глаза, типа: «Попробуй возрази!»
