Нескольких в плен взяли. Антон и допрашивал. Оказывается, три батальона из состава первой десантной – для секретности ее называли еще 7-й авиационной – дивизии срочно перебросили под Варшаву по личному приказу Гитлера. Едва переведя дух, экипировались и ночью, одним батальоном – сюда к нам. С задачей всех убить, одним остаться. И – найти Гейдриха. Получилось наоборот. Так часто бывает. У десанта со спецназом – особенно. Рисковое это дело. Второй батальон, выходит, мы в Барановичах обезглавили, а третий незнамо где. Пожелаем ему такой же удачи.
Кстати, о риске. Не обратил сразу внимания, что это за предмет военный интеллигент в шаловливых ручонках все время вертит. И так, и эдак. А как присмотрелся – меня аж морозом всего пробрало. Спустя мгновение ЭТО было уже у меня. В руках. Граната. Ф-1. С ввинченным, что самое пикантное, взрывателем. Этот сначала не понял. Пришлось объяснить. Оказалось, он ее давно так носит. Выпросил у армейской разведки. Их, как выяснилось, тоже сюда – до кучи. И рассудил-то ведь, в общем, правильно. Что плен ему категорически противопоказан, с его-то пятым пунктом
[224]
на физиономии. И действительно. Сейчас только заметил. Мне-то все это настолько по фене, что сразу и внимания не обратил.
Гранату реквизировал. Взрыватель отвинтил. И положил в разные карманы, как положено. Парень, кажется, обиделся. Ничего. Мне тоже в плен попадать нельзя. По несколько иным, правда, причинам.
А кстати, не завернуть ли мне к Ицхаковичу? В мастерскую ПДИ. Узнаю, как дела, заодно и… есть еще одна задумочка. Захватив в казарме запасной комбез, топаю туда. Благо дорога недлинная. Заскочил по пути на медпункт. Пакет взял. Перевязочный. ППИ называется. Надо же, и йод имеется. Березки шелестят себе, и птички неведомые поют-чирикают. Жить – хорошо!
Ицхакович зашхерился в глубине комнаты, у окна. Возится там. В темном углу напротив деваха какая-то. Платочек, платьице. Хнычет. Да нет, не хнычет. В полной, кажется, тихой истерике.
Здороваемся. Обеспокоен. Его, оказывается, в Москву вызывают. Ночью самолет, с оказией. По линии НКВД. А он никогда ничего… Сначала в голову не пришло, потом понял. Литовская морда не зря мой комбезик без малого не слопала зенками бесстыжими. Понравился, значит. Излагаю свое видение вопроса, а потом, заметно повеселевшему мастеру, свою маленькую проблему. Некоторое время обсуждаем, как лучше приспособить гранату с запалом, чтоб можно было и отдельно, и вместе, и не мешала чтоб. В плен мне тоже чего-то не хочется. Не те времена. Чтоб подобного рода опыт приобретать. Уже. В смысле, когда мы вышивали, ну, в следующем не менее поганом веке, плениться рекомендовалось еще меньше. Спецназу. Дуже чревато было… Ну, и индпакет, до кучи. В кармане гимнастерки неудобно. Мне.
Ицхакович подзывает красну девицу, ставит задачу. Клуша клушей. Довольно крупная и, что называется, в теле – но совсем слегка. Так, лишь чуток покорпулентнее, чем положено. По сравнению с позднейшей модой. Фигурка… Крепенькая такая. Кубышечка. Довольно миленькая, однако. Ну, чтоб молоденькая девица вовсе уродиной была, это ж надо и вовсе под несчастливой звездой родиться. Носик картошечкой, распух, красненький, рыдания едва сдерживает. Белобрысенькая вся из себя. Глазки мелкими незабудками. Пусть поработает – отвлечется. Не знаю, что у нее там за проблемы. Да и не… Своих, короче, если хватает. Сам Ицхакович, однако, занят. Делом.
Спрашиваю, как разгрузочка. Он, оказывается, аккурат с нею возится. Издание мамнадцатое, исправленное и дополненное. Вместе оцениваем результат. Я в этих делах вполне копенгаген, слава богу, когда пришел, в разведке каждый давно уже сам экипировался. На боевые. Ну, в пределах, разумеется. И чем опытнее барбос, тем эти пределы ширше были. Через пару лет уже деньги даже себе на экипировку выбили. Гэрэушные и фээсбэшные спецназы. Ну, а нам уже проще было. Впрочем, я под конец нашу носил. Научились-таки. Доработанную, разумеется. Под себя.
В общем, нехилая хрень у него получилось, с учетом отсутствия липучек, а также недостатка молний и прочей интересной фурнитуры. Что-то наподобие разгрузки НАТО. Но с лопаткой на правой стороне груди. Где печень. Разумно… Померял – не очень. Удобно, в смысле. Лопатка с ручкой немного неловко, для гранат ничего нет, под медицинскую укладку тоже… Ну там индпакеты и прочее. Зато под обоймы удачно придумано, можно и от ППД диск, и от «дегтяря», и даже от фрицевского, коль нужда такая случится, присобачить. Причем так, чтоб отчасти вместо броника работали. В общем, нарисовал ему – схематично – еще несколько вариантов – типа жилета, как он сделал, еще на ремнях, ну, и по типу комбеза, опять же.
Девица приносит комбез. Один из. Прикинул на себя, нормально. Хорошая, однако, девушка. Рукодельница.
О чем, цитируя песенку, спрашиваю, дева плачешь, о чем слезы льешь? Тут она и вовсе рыданиями зашлась. Убежала. Комбез, впрочем, захватив. Доделывать, значит. Этот и второй. По образцу первого. Цельная крестьянская натура. Слезы слезами, а дело делом.
Ицхакович объясняет – был у девы жених. Лейтеха. Штурман. С 39-го сбап, натурально. Ну, любовь и все такое. Короче, не выдержала дева да стала бабой. Животик в рост пошел. Жених-то он жених, конечно, но как-то… ну, не торопился, что ли. Бывает. Где-то как-то понимаю. Хотя никогда не попадал. Да и не мог – не было привычки что-то обещать. Такое вот сладенькое. Попусту. Впрочем, в это время, может быть, сложно было. В смысле, без обещаний чтоб. Обойтись.
Никуда б он, конечно, не делся, причем даже без демонстрации проглоченного арбуза в политотделе. Женсовет. Не работал даже, а действовал. С неумолимостью прокатного стана. Однако – война. Улетел ясен сокол, да не вернулся. Из них никто не вернулся. И не вернется, надо думать. Это из тех, что мост бомбить. Без прикрытия. Девица же сирота, из местных. Родители сгинули незадолго до воссоединения, в ходе пацификации. Что такое? Ах, пан не знает, откуда ему, конечно.
Оказалось, миротворческие миссии далеко не америкосы изобрели. С прочими общечеловеками. Когда поляки – между нами, нация более чем своеобразная – доставали местных уж очень круто, те их резать начинали слегка и постреливать. Тогда приезжали бравые польские жолнежи и приводили к миру. Все, всех и вся. В свойственной им непринужденной манере. С ними и гражданские, из националистически настроенных добровольцев, разумеется. Эти так вообще… Поляки, как оказалось, вообще не слабо отметились. И здесь, и на Украине. Все им велика Польша грезилась, «от можа и до можа». В смысле, от Балтийского моря до Черного. Одни осадники чего стоили. Это когда приезжает польский крестьянин, часто из дембелей, и осаживается на землю. И совсем его не заботит, что на земле этой кто-то до него уже был. В общем, когда полчок сюда перебрался, она к нему и прибилась. Работящая да старательная.
Ей тогда четырнадцать было, сейчас аккурат шестнадцать, следовательно. Ицхакович тоже в печали. Ну, дочка не дочка, а заботился о ней. В том числе и он. Вроде как дочь полка. В хорошем то есть смысле.
И тут мне вдруг так жалко ее стало. Милую да несчастную. С намечающимся уже животиком… До того, что вдруг совершенно идиотская мысль в темечко клюнула. У меня такое бывает. Спонтанные решения и поступки. Как правило, что интересно, верными и правильными оказывались. Во всяком случае, до сих пор. В долгосрочной перспективе, что особенно важно. На подобную тему, впрочем, впервые. Ну, надо же когда-то и начинать.
