– При чем здесь нелегалы? – не понимал Переверзев. – Вот про то, что он, тварь, педофил – вот про это писать надо! А потом и про мое дело рассказать! Дались тебе эти нелегалы!
– А это значит, – воздел к потолку указательный палец Гога, – что ничего сложного нет в том, чтобы в поместье Елисеева проникнуть. Ему беспаспортные работяги нужны, так прикинемся работягой. Дошло? Понимаешь?
Переверзев молчал, хлопая глазами.
– Зачем туда проникать? – спросил он наконец.
– Ну, брат Колян, ну ты даешь! – хлопнул себя по коленкам Гога. – Неужели все забыл? До сорока лет дожил, а пить не умеешь. Нельзя так. Чаще тренироваться надо!
– Да не трепись ты! Дело говори!
– Говорю дело: я начинаю первое в своей жизни действительно независимое расследование. Еду в Елисеевку, устраиваюсь там на работу и принимаюсь выспрашивать и вынюхивать. А уж пото-ом!.. – Витька рывком поднялся и в возбуждении прошелся по комнате. Глаза его блестели.
– Вот она – настоящая жизнь, брат Колян! – проговорил он, рубанув воздух рукой. – Вот она!
– Ты что, серьезно все это? – спросил Николай Степанович.
– Да ведь мы с тобой все уже обговорили! – удивился в свою очередь и Витька. – Ты сам говорил, что именно так и следует поступить.
– Я?.. – растерянно проговорил бывший прапорщик.
Да, что-то такое он теперь и впрямь начал припоминать. Но идея, в пьяном бессознании казавшаяся очень удачной, теперь смотрелась глупо. И… даже почему-то несколько оскорбительно для Николая Степановича.
Или…
Почему бы, собственно, и нет?
– А попроще как-то нельзя? – спросил Переверзев, понимая, впрочем, что ни за что теперь не уговорит Гогу отступить. Не уговорит, потому что предстоящая авантюра была нужна в первую очередь самому Витьке – это было прекрасно видно. – Как-то это все… несерьезно… Какая-то… забава получается, – нашел он слова, чтобы выразить то, что чувствовал.
– Чего попроще? – замахал руками Гога. – Почему несерьезно? Какая забава? Факты нам нужны! Факты, брат Колян! А я тебе эти факты предоставлю.
– Вить, – растирая обеими ладонями лысину, сказал еще Николай Степанович. – Ты все-таки подумай. Ты же не герой этих своих… смертельных вояжей… Ты как-то… не совсем в форме.
Гога шлепнул себя ладонью по выпуклому животу.
– Я, может быть, к такому делу всю жизнь шел, – сказал он – то ли серьезно, то ли полушутя. – А ты про какую-то форму… Значит, так, – подводя итог, распорядился Витька. – Ночуешь ты сегодня у меня. Поговорим с тобой более конкретно, я еще позвоню кое-кому. На утро у тебя какие планы?
– К своим пойду, в больницу, – сказал Переверзев. – Или нет, сначала заскочу в отделение, узнаю, может, какие новости есть, а уж потом в больницу. Там только с двух часов пускают.
– Так, ага. В отделение я с тобой тоже схожу. Чтобы личное впечатление составить. Ты не против?
– Н-ну… нет.
– Вот и хорошо. «Девятина» твоя не сгнила еще?
– Нет, бегает. На ходу машина.
– Отлично. Выпишешь доверенность, дашь ключи. Я потом смотаюсь к Елисеевке, покатаюсь там, посмотрю, что к чему. Надо еще удочки надыбать – в случае чего скажу, мол, рыбак. Конспирация не помешает. Мужичок мой нашептал мне, что охрану своих поместий Ростислав Юлиевич на широкую ногу поставил. Вечером встретимся, обсудим, как дальше быть. Думаю, денька два-три на подготовку мне хватит. Ну, может, чуть побольше.
Николай Степанович поскреб жесткий от щетины подбородок.
– Все-таки… – неуверенно проговорил он, – как-то оно все… Прямо как в кино каком-нибудь… про шпионов. А у нас же не кино, Вить, у нас – жизнь.
– Жизнь, понимаешь, она похлеще всякого кино бывает.
– И потом: если уж по справедливости – мне туда это самое… внедряться надо, а не тебе. Мое же дело. А ты…
– А я, значит, опять – мимо проходил? – неожиданно резко вскинулся Гога. – Ну уж – хрен тебе, брат Колян. Это как раз по мне. Это у меня получится – я прямо задницей чую!
– Вот отстрелят тебе твою чувствительную… – невесело усмехнулся Переверзев. – Фу ты… Никак не могу поверить, что ты это все серьезно.
– О! – поднял палец Гога. – А днем еще прекрасно во все верил. И чтобы уверенность в тебе эту возродить, давай-ка за пивком сгоняем? Водку – ну ее, а пиво можно. По паре бутылочек холодненьких, а?
– Давай, – вздохнул Николай Степанович.
* * *
Вчера с соседями Переверзевых работал, Михал Михалыч, – начал свой доклад полковнику Рыкову старший лейтенант Никита Ломов.
– Так, так, – энергично и деловито покивал крутолобой головой полковник. – Результаты?
– Да обычные результаты. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Добротно сработали парни. Без шума и пыли. Только вот, Михал Михалыч… квартира над квартирой Переверзевых…
– Ну? – бодро вклинился в крохотную паузу Рыков. – Что тебе там сообщили?
– В том-то и дело, что ничего. Потому как некому сообщать. Пустая квартира, хозяева в отъезде. И судя по тому, что газеты из почтового ящика переполненного вываливаются – довольно давно в отъезде. А дверь в той квартире хорошая – знаете, такие делают: стальные, мореным деревом обитые, с чугунными ручками. Сигнализация и камера наблюдения стоит.
– Я себе тоже сигнализацию с камерой поставил, – сообщил Рыков. – Жена упросила. Я ей: на хрена это надо? И дорого, и… Короче, сам знаешь, если очень захотеть, можно любую дверь вскрыть и любую сигналку отключить… Ну и что?
– Я потом у соседей поспрашивал, – сказал Никита, – что там за семья над Переверзевыми живет. Состоятельная, оказывается, семья. Строят дом за городом, последние месяцы в этой хрущевке доживают… – Ломов кашлянул и продолжил: – Михал Михалыч, к Степанычу же не гопники-наркоши влезли, правильно? Серьезные люди там побывали, профессионалы. Неужто они не могли по подъезду пройтись, примериться? Уж такого-то лакомого кусочка, как квартира под сигналкой, не упустили бы. Если охраняют, значит, есть что охранять…
– Мне рассуждений твоих не надо, – с отеческой грубоватой строгостью произнес полковник. – Ты мне выводы сразу давай. Я побольше твоего понимаю. Хочешь сказать, что преступление заказное? Так?
– Так, – кивнул Ломов. – В пользу этого говорит еще и то, что преступники шли на дело, не прихватив с собой никаких сумок. Будто знали, что брать особо нечего.
– А потерпевший… тьфу, Степаныч-то что об этом думает. Подозревает кого?
Никита посмотрел в лицо начальнику. И никакой потаенной мысли в глазах полковника Рыкова не прочитал.
– Подозревает, – сказал старший лейтенант.
– Так? – ожидающе кивнул Рыков.
– Елисеева он подозревает, – договорил Ломов. – Вы же знаете, Михал Михалыч, что с Переверзевым произошло… накануне увольнения…
