— Ущелье шерстят?
— Уже нет. Трупы в вертушку подняли на тросах. Потом со своими у северной горловины перетерли, а те побожились, что не проходил мимо них никто.
— А ты все сидел и слушал.
— А че?! — вскинулся Детонатор и с нотками обиды в голосе продолжил: — Кабы они сказали, что вот, мол, проходили тут советские военные специалисты да привет вам передали, то всяко разно облава бы уже в лесу шерстила. А так — покрутились возле горловины и назад повернули, подумали, что вы обратно ушли, не смогли пост тихо обойти.
— А сам-то почему вслед за федералами не пошел? — подначивал я подрывника, чтобы проверить, не врет ли, но делал это автоматически, по привычке. — Или…
— Да иди ты! Совсем-то за дурня не держи. Если знаешь, что до точки рандеву в обход пилить и пилить, то найдешь лазейку. Вот я и подождал, когда ищейки отойдут подалее, и по ложбинке слева проскочил. Увалень этот мешал, конечно, но как только я пообещал ему яйца отрезать, то аж впереди меня стал ломиться, вот так и дошли.
— Ладно, Слава, не серчай. — Я хлопнул приятеля по плечу и пошел к рации. — Все на нервах сейчас. Привяжи кабана этого и отдыхай. Скажи Дуге, что его очередь в караул садиться.
В эфире ничего необычного мы не услышали и спустя еще двадцать минут двинулись к точке эвакуации. Место это лежало в двух часах хорошей ходьбы от нашей стоянки, но, учитывая состояние раненого, который уже почти не подавал признаков жизни, я приказал увеличить темп марша. Мы добрались до приметной скалы, откуда удобно будет забирать и нас и носилки, за семьдесят одну минуту. В глазах темнело, пот уже не струился, а капал из пор, словно мы были сочащимися влагой губками. Постоянно слышался гул патрульных вертушек, операция по нашей поимке не сбавляла оборотов. Мы вповалку лежали на горячих камнях, как вдруг Лис выпучил глаза и, сорвав с головы наушник, передал его мне.
— Стрекоза — Мигелю! Стрекоза — Мигелю! Как прием, как прием?
Это был позывной нашей вертушки, но вот только сеанс получился внеплановый: время подлета было оговорено заранее, и выход в эфир означал экстренную ситуацию. Я взял мокрый от пота наушник с микрофоном.
— Здесь Мигель, говори, Стрекоза.
— Меня обстреляли. Машина повреждена! — Голос пилота был спокоен, но сквозь вой помех я различил надсадное завывание двигателя вертолета. — Всех на борт принять не смогу. Подниму максимум двоих-троих.
— Понял тебя, Стрекоза. — Блин, да что ж это за неделя-то такая выдалась. — Возьми раненого и двоих наших.
— Понял. Троих возьму. Подлетное время — двадцать минут.
— Ждем. Не свались по дороге…
Обернувшись к бойцам, я окинул взглядом все мое воинство. Ребята были на пределе, израсходовав второе, третье и даже десятое дыхание. Да и я сам представлял собой, наверное, зрелище более чем жалкое: измочаленная одежда, грязь и травяной сок по всему телу. Короче, приходите и берите нас тепленькими.
— Дуга, Славка, Симон — идете со мной. Лис, на тебе Батя и этот жирдяй-побегунчик. Мне некого больше отправить, боец, не серчай.
Радист посмотрел на меня с укором, но промолчал. Мы оба знали расклад: с Батей обязательно должен быть кто-то из наших, а Лис, как самый молодой, мог надломиться в самый неподходящий момент. Да и он сам знал, что в ущелье дал волю приступу малодушия и потому не имеет права настаивать на том, чтобы остаться.
С севера, чадя дымным шлейфом, приближался надсадно воющий движком вертолет. Это был американский «ирокез» без опознавательных знаков и какого бы то ни было бортового вооружения. Я запалил дымовую шашку, чтобы обозначить нашу позицию. Вертушка зависла метрах в двадцати над скалой и сбросила с обоих бортов тросы и корзинку для раненого. Когда я привязывал Серебрянникова к хромированной корзине, он неожиданно пришел в себя и что-то прошептал. Я наклонился к самому его лицу, но ничего расслышать не получилось. Я ободряюще похлопал его по руке и подал сигнал на подъем. Остальные поднялись на борт без видимых усилий, даже Пако шустро перебирал конечностями, предвидя скорую безопасность и, возможно, повышение по службе.
Вертушка развернулась носом на юго-восток и, чуть вихляя, стала удаляться, набирая скорость. Я обернулся к оставшимся бойцам и хрипло проговорил:
— Фора по времени у нас минут пятьдесят, может, чуть больше. Погонятся за вертушкой или нет, для нас не имеет значения, район будут шерстить плотно, раз идет войсковая операция. Наша задача — выйти за пределы оцепленного района в направлении северо-северо-восток. Там болота, и есть вероятность, что не все выходы оттуда перекрыты. Пойдем быстро, привала в ближайшие десять часов не ждите. Принять стимуляторы. Задача ясна?
В выборе я не прогадал: три пары глаз смотрели на меня с усталым безразличием, но без отчаяния. Никто не проронил ни слова, ответом на мой вопрос были только еле уловимые кивки. Построившись в походную колонну, группа перешла на волчий шаг и вскоре вышла на звериную тропу, ведущую к болотам.
* * *
Планета Гелион. Первый день первого месяца года 5690 от окончания Передела, 12:38 по местному времени (соответствует примерно 06:00 10 февраля 1990 года по земному летоисчислению). Понт Эвксинский, дворец Гелиофор — главная резиденция правителя острова Эвксин. Митридат II Бессмертный.
…Ему снова виделся тот же сон, вернее даже греза, когда бодрствуешь, но настоящее не занимает тебя так, как произошедшее много лет тому назад. В этом сне отец, сильный и красивый, в окружении гвардейцев и высших офицеров замер у командно-штабной машины, а перед ними на портативном планшете пляшет во всполохах помех тактическая карта восточного побережья. Аккадцы уже высадились, их винтокрылые коптеры и боевые авионики утюжат форты понтийского укрепрайона. Эвксинские войска повсеместно гибнут, даже на пути их отступления точно работает аккадская артиллерия, сжигая технику и людей смертоносным дыханием плазменного всепроникающего огня. Днем ранее исчез в вихре коричневой чумы прекрасный Понт Эвксинский, мать Митридата и троих его братьев болезнь пожрала за считанные часы.
Самого Митридата спас раб-ромуланец, воспитывавший его с раннего детства. Рослый и умелый воин, Луций, попав в рабство к аккадцам, был выкуплен отцом царевича много лет назад. Он учил Митридата драться без оружия и с оным, а позже обучал тактике и стратегии, приличествующей будущему правителю и полководцу. Когда же началась бомбежка и люди, словно безумные, стали срывать с себя покрывающуюся коричневой пеной плоть, воспитатель не растерялся. Он стащил с манекена легкие доспехи, предназначавшиеся для него самого, быстро облачил в них мальчика и до последнего вздоха тащил его к тайному тоннелю в подвале дворца. По пути им попадались слуги и стражники, корчившиеся в судорогах на полу или бестолково мечущиеся по коридорам и залам дворца. Митридат хотел увидеть мать, искал ее взглядом, не замечая, что у него кружится голова и нечем дышать; наномехи уже разъели дыхательные фильтры брони, попали в кровь и начали свою разрушительную работу.
