– Оно понятно… Ты на меня не сердись…
– За что? – не поняла я.
– Ну, я вчера про ухажеров-то брякнула… Нинка меня отругала, чего, мол, ты лезешь? Язык-то правда без костей… А ухажер твой ей знакомым показался. Так и сказала: где-то я его раньше видела…
– Кого? Нового жильца из докторского дома?
– Выходит, так… или нет? Чего-то и не поняла я… ладно, вернется из леса, спрошу. Может, вспомнила… Она ведь такая, будет голову ломать, хоть сутки напролет, но своего добьется. А Танька у нас в санаторий уехала. Утром ее встретила, идет на автобусную остановку с чемоданом. Сто лет никуда не ездила, и вдруг на тебе… Говорит, бесплатную путевку предложили, грех отказываться. И что интересно, врет что твой сивый мерин.
– В каком смысле? – не поняла я.
– Никто ей путевку не давал. Я как от нее про санаторий услышала, сразу бросилась звонить. Почему ей дали, а мне нет? Который год прошу… А мне в ответ: успокойтесь, никто ей ничего не давал. Вот скажи, что у людей за страсть врать почем зря?
– Странно, – задумалась я, не сразу сообразив, что произнесла это вслух. – Может, она не в санаторий уехала, а просто не хотела говорить куда?
– В санаторий. Она сказала, санаторий «Гудок», это в соседней области, возле Киреевска. Хороший санаторий. Я там лет пять назад была… Ну, так я и позвонила, узнать, там она или нет. Сказали, там. Теперь вот гадаю: Танька наврала и за свои деньги поехала или эта профурсетка из собеса меня обманула? Еще и Нинку где-то носит. Хотела ей рассказать… – Прасковья махнула рукой и направилась к своему дому.
Внезапный отъезд Татьяны наводил на размышления. Женщина много лет не покидала родного дома и вдруг отправилась в санаторий, стоило нам заинтересоваться ее племянником. Положим, о нашем интересе она ничего не знала… или знала? Но кто ей мог сообщить? Та же Прасковья… Запросто могла проболтаться, что я о племяннике расспрашивала. А врать зачем? Хотела соседку подразнить? Учитывая ее характер, отчего бы и нет? И профурсетка из собеса соврать могла, чтоб от Прасковьи отвязаться.
Вскоре соседка вновь появилась. Услышав дверной звонок, я пошла открывать и обнаружила на пороге Прасковью.
– Нинки-то все нет, – начала причитать она. – Уж давно ей пора вернуться. Может, пойдем поищем ее? Вдруг случилось чего? Я знаю, куда она обычно ходит…
– Хорошо, идемте, – кивнула я, заперла дверь, и мы вместе спустились с крыльца. Проходя мимо дома, где жила Нина, Прасковья сказала:
– Давай зайдем, вдруг вернулась.
Входная дверь заперта, звонили мы долго, но безрезультатно.
– Может, она в огороде? – предположила я.
– Звала я ее… – Прасковья все-таки направилась в огород, и я, конечно, тоже. – Нина! – крикнула она. – Ты здесь?
Нам никто не ответил.
– Да где ж ты, дура старая… Яна, – нахмурилась она, – а дверь-то открыта.
В самом деле, дверь дома, ведущая в огород, была распахнута настежь, дверной проем завешен тюлевой занавеской.
– Ах ты боже мой, – бормотала Прасковья. – Нина, где тебя носит…
Вот тогда я и обратила внимание на застекленную теплицу. Там были высажены помидоры, стояли сплошной зеленой стеной, но среди этой буйной зелени проглядывало что-то пестрое. Прасковья припустилась к теплице, шепча себе под нос:
– Батюшки…
Стеклянная дверь открыта, в теплице две грядки, пространство между ними присыпано песком, а грядки обложены камнем. Нина лежала между грядок, ладонь прижата к груди, точно в последний момент она схватилась за сердце. Голова как раз на поребрике, виском угодив на острый камень.
– Да что ж это… подруженька моя…
Крови я не видела, но одного взгляда на лицо Нины достаточно, чтобы понять: женщина мертва. Голова у меня закружилась то ли от нахлынувших чувств, то ли от духоты, что царила в теплице. Прасковья, опустившись на колени, попыталась подругу поднять.
– Ничего здесь не трогайте, – попросила я. – Я вызову «Скорую».
«Скорая» приехала через полчаса. За это время я успела позвонить Лебедеву и рассказать, что произошло. Так что вслед за «Скорой» прибыла полиция. Лебедев был с ними. Врач «Скорой», едва взглянув на Нину, махнул рукой. Прасковья рыдала, я пыталась ее успокоить, Лебедев топтался рядом.
– Ее убили? – спросила я Сергея, когда соседку врач отвел в сторону. Вопрос вызвал у него недоумение.
– Почему убили? Врач говорит, ей, должно быть, плохо стало… жара в теплице зашкаливает… Голова у бабки закружилась, вот и упала неудачно.
– Ее убили, – упрямо повторила я.
– Если так, мы об этом скоро узнаем, – нахмурился Лебедев, приглядываясь ко мне. – Яна, тебе надо прилечь, успокоиться… Сама подумай, зачем кому-то старуху убивать?
На этот вопрос я могла ответить. Вчера Нина пыталась вспомнить, где раньше видела моего ухажера. А я, как нарочно, похвалила ее исключительную память на лица. И вот сегодня она мертва. Жуткая картинка вырисовывалась. Я уже собралась рассказать о своих подозрениях, но вовремя прикусила язык: кого из двоих мужчин имела в виду Нина? Алекса? Тут волосы у меня буквально встали дыбом, и я едва не заголосила от ужаса. Вчера я сделала открытие, что в него влюбилась, а сегодня выясняется, будто он… Нет. Тогда кто? Лебедев? Кто-то из этих двоих убийца. А может, Лебедев прав и это несчастный случай? Наверное, ничего в жизни я не желала так страстно. Я не хочу подозревать Алекса и Лебедева подозревать не могу. Хотя есть повод подозревать обоих.
Буркнув «пока», я бросилась в дом. Встала под душ и стучала зубами под холодными струями воды минут пятнадцать. Растерлась полотенцем, выпила валерьянки и запретила себе думать об убийствах. Само собой, это не удалось.
Поселок гудел, обсуждая случившееся. Слово «убийство» никто и не думал произносить, но уверенность в правоте своей догадки у меня лишь крепла. Лебедеву я о ней ничего не сказала и Алексу решила не говорить. Но находиться с ним рядом становилось все затруднительнее, и я уехала к отцу, предпочтя эту ночь провести рядом с человеком, которому, безусловно, доверяла.
Из города я вернулась на следующий день, ближе к вечеру. Когда тормозила возле дома, позвонил Лебедев.
– Нет никаких оснований подозревать убийство, – сообщил он. – Несчастный случай… бабке семьдесят лет, а она в такую жару в грядках ковыряется…
Мне бы вздохнуть с облегчением, но подозрения, вопреки всякой логике, лишь увеличились.
Вечером появился Алекс. Судя по всему, происшествие его не особенно взволновало. Наблюдая за тем, как он сидит и пьет кофе, я очень сожалела, что не обладаю даром читать чужие мысли. И вместе с тем радовалась этому. А еще пыталась понять, что такого важного могла вспомнить Нина? Кого и когда она видела? Допустим, Лебедева. Он не раз приезжал к Виоле. Старался соседям на глаза не попадаться, и причину, которую он назвал, объясняя мне это, особо серьезной не назовешь, но следователю об их отношениях известно, и скрывать их сейчас нет никакого смысла. А если Нина видела его здесь в день убийства? Тогда он из свидетелей сразу превращается в подозреваемого. Но почему Нина раньше о нем не рассказала? А почему соседи вообще промолчали, что Виолу часто кто-то навещал?
