— Вы в самом деле разбираетесь в таких вещах? — спросила Джемайма.
Его губы скривились в иронической улыбке.
— Несостоявшийся дизайнер.
— Правда? — Джемайме подумалось, что этот человек не может потерпеть неудачу, за что бы он ни взялся. Странно, что он в чем-то все-таки ее потерпел. Прямо не верится.
— Я защитился по промышленному дизайну.
— Как же тогда вы занялись пиаром?
Майлз пожал плечами.
— Показалось, имеет смысл.
— Нет, правда, — уперлась Джемайма. — Мне хочется знать.
Майлз, как будто поколебавшись мгновение, снова пожал плечами.
— Я пробовал заниматься дизайном. Мы с моим приятелем по университету создали фирму, и у меня, и у Дэна были фантастические идеи, да только никто не хотел принимать нас всерьез.
Улыбка на его лице как будто увяла. Ясно, Майлз не привык к поражениям, и ему трудно об этом говорить.
— Нам было по двадцать два, и обоим не хватало опыта. Не говоря уж о том, что моя слава не способствовала доверию в дизайнерских кругах. — Его плечи поднялись и опустились. — В конце концов Дэн решил, что надо что-то есть, и ушел.
— А потом? — спросила она.
— А потом я продал душу дьяволу, — с улыбкой ответил он. — Мне подумалось, куда как не в пиар идти такому человеку, как я. Я ведь имел дело с масс-медиа еще будучи в материнской утробе.
Джемайма замялась в поисках слов.
— У вас неплохо получается.
Майлз рассмеялся.
— Профессиональная ложь?
Джемайма куснула губу.
— Простите.
— Да не за что. Я это заслуживаю.
— Это точно.
Майлз посмотрел на руки Джемаймы, сжимающие кружку. Какие красивые руки! И совсем ни к чему длинные ногти и яркий лак. Она выглядит свежей и... естественной. Майлз вдруг осознал, что уже давно не бывал с женщиной, которая не оделась специально, чтобы произвести на него впечатление. То есть даже не на него, а вообще на мужчин.
Обычно Майлз был в центре внимания. Он знал, что достаточно лишь пальцем шевельнуть, чтобы женщина приняла его приглашение на ужин. Но Джемайма...
Она вдруг улыбнулась.
— Вроде больше не течет. Не имеет смысла сидеть здесь. Пойдемте в гостиную. — Джемайма повернулась и, пройдя через холл, открыла дверь просторной гостиной. — Здесь тоже не слишком-то уютно. Всякий раз, когда я сижу здесь, только и думаю, как много еще нужно сделать.
Гостиная оказалась именно такой, как Майлз и ожидал. Потолок обклеен специальными плотными обоями, которые мало того что дороги, так еще и снимать их ужасно трудно, стены окрашены «под дерево». Довершал обстановку ковер в коричневых тонах с большими желтыми розами.
Джемайма проследила за его взглядом.
— Мой сын говорит, они похожи на кочаны капусты.
— Это все мелочи. Главное — сохранился камин.
— Да, — согласилась Джемайма, садясь. — Только с изразцами беда.
— Можно снять с них краску. Вот если б их скололи, была бы в самом деле беда. — Майлз сел на кушетку напротив. Он почти не знал Джемайму, как, впрочем, и Рассела, но почувствовал вдруг приступ гнева при мысли о том, в каком положении она оказалась. Из этого дома можно сделать конфетку, но он требует прорву денег.
Наверное, это тяжело — вдруг остаться одной. А она лишь тряхнула своими рыжими волосами и принялась за дело. Какое мужество... и как это ему нравится.
Майлз улыбнулся, вспомнив, какой она была — босая, с шилом в руках. Такая сексуальная, хотя сама этого не понимает. Что-то уж слишком часто он думает сегодня о ней...
Майлз потягивал кофе, глядя на Джемайму. У нее удивительная кожа — чистая, почти прозрачная, а на носу россыпь веснушек. Любая другая на ее месте замазала бы их каким-нибудь кремом, но только не Джемайма...
Она и понятия не имеет, как ему хочется ее поцеловать. Майлз улыбнулся. Его взгляд скользнул по каминной доске. Там стояли фотографии двух темноволосых мальчиков.
— Который из них кто? — спросил он.
— Бен старший, ему восемь. Сэму пять.
Майлз встал и подошел поближе. Надо постоянно напоминать себе, что Джемайма Чедвик — мать-одиночка, а это означает для нее самоограничение во всем. Если с одинокой женщиной можно поддерживать легкие отношения, то для нее это исключено.
Свобода — это прекрасно, но уж он-то знает, что это такое, когда в доме один мужчина сменяет другого. Он никогда не знал, какого «друга» мать приведет домой в следующую субботу.
Майлз не считал себя таким уж порядочным, но в одном был тверд: он ни разу не связывался с женщиной, у которой есть дети. Это было бы нечестно по отношению к ним.
Как бы ему ни хотелось, а Джемайма останется не целованной. Взгляд Майлза скользнул дальше по стоявшим на каминной доске снимкам. Группы улыбающихся людей. Наверное, ее родственники. А это?!
Майлз недоверчиво пригляделся, потом повернулся к Джемайме:
— Вы знакомы с Верити Хант?
Ему показалось или Джемайма действительно поежилась?
— Она моя сестра.
Верити Хант — сестра Джемаймы?! Майлз снова недоверчиво посмотрел на фотографию.
— Младшая, — добавила Джемайма. — Старшую зовут Имоджен. Она ветеринар, замужем, у нее трое детей, три пони, дом в Чешире и домработница-датчанка.
— Чудесно, — выдавил Майлз.
Он остановил взгляд на фотографии Имоджен с семьей. Из двух сестер она больше походила на Джемайму, но только у нее не было потрясающих рыжих волос.
Верити отличалась от обеих. У нее был вид озонной девчонки и блестящий водопад мелированных каштановых волос.
— А вы знакомы с Верити?
— Нет. — Майлз снова сел на кушетку. — Встречал ее пару раз на вечеринках, но не сказал бы, что знаю ее. А ее пиаром мы не занимаемся... как вы, должно быть, уже знаете.
Он не стал говорить, что, по его мнению, Верити не так хороша в жизни, как на фотографиях, что, кстати, не так уж редко встречается среди манекенщиц. У них прекрасное телосложение, и они фотогеничны, однако это необязательно означает красоту и в жизни.
И все же как тяжело, наверное, глядеть на обломки своей порушенной жизни, когда у сестер все идет прекрасно.
— Я подумала, что вы должны знать ее. Мы непохожи, да это ясно и без слов. Она добрая. Они обе добрые.
Если Верити Хант такая уж добрая, то почему не помогла починить крышу? Да и сестра, у которой три пони и домработница-датчанка, тоже вроде не бедствует.
Майлз посмотрел на Джемайму. Об этом он спрашивать ее не станет.
