– У тебя на шее висит цепочка, – сказала журналистка странным, изменившимся голосом. – А на цепочке – ключ. Будь добр, отдай его мне.
Политик облизнул пересохшие губы. Лицо девушки показалось ему каким-то неестественным. Слишком гладким оно было, слишком непроницаемым – словно бы неживым.
– Кто ты? – хрипло спросил Владимир Маркович.
– Я? – девушка улыбнулась. – Твоя смерть.
Владимир Маркович почувствовал легкое давление на свою шею, словно журналистка слегка переместила палец. В ушах у него зашумело, перед глазами все поплыло, ноги подкосились, а в следующий миг он тяжело, как куль с мукой, рухнул на пол.
Журналистка наклонилась, сорвала с его шеи плоский электронный ключ вместе со стальной цепочкой. Выпрямилась и двинулась к стеллажу с книгами, за которым был спрятан потайной сейф.
2
Отец майора полиции Маши Любимовой был когда-то следователем прокуратуры. Но лет двадцать пять тому назад он совершил ошибку, из-за которой в тюрьму попал невиновный. Исправить ошибку удалось только через полтора года.
Казалось бы, срок небольшой, но невинно осужденный оказался человеком слабым, и эти полтора года сломили его – и физически, и морально. Отец не смог себе этого простить, ушел из прокуратуры и занялся адвокатской деятельностью, в которой не слишком-то преуспел.
На пенсию Любимов-старший вышел четыре года тому назад и полностью посвятил все свое время любимому занятию – рыбалке. Когда нельзя было рыбачить, Любимов смотрел по телевизору футбол. И от первого, и от второго он приходил в состояние величайшего возбуждения.
Маша взяла из шкафа коробку с лекарствами, которую отец брезгливо называл «аптечкой смертника», поставила ее на стол, уселась в кресло и принялась перебирать лекарства, раскладывая их по отделениям.
Отец занял свое обычное место в глубоком плюшевом кресле и проворчал:
– Ты смотри… Опять америкосы собираются кого-то бомбить!
– Они собираются бомбить Иран, – сказала Маша.
– Иран? Ты уверена?
– Да.
Отец посмотрел на нее строгим взглядом и поинтересовался:
– За что?
– За то, что там делают атомную бомбу, – ответила Маша, продолжая копаться в аптечке.
– А какое до этого дело американцам?
– В Иране правят исламские фундаменталисты, – сказала Маша. – Они представляют собою угрозу для всего цивилизованного мира.
Любимов насмешливо посмотрел на нее поверх очков:
– Это кто сказал?
– Американцы.
– Америка-анцы! – протянул отец и прищурился. – Скажи-ка мне, детеныш, иранские войска вошли хоть в одну страну мира?
– Вроде нет.
– А американские?
– Ну… американские есть везде.
– Иранцы бомбили хоть одну страну за последние двадцать лет?
– По-моему, нет.
– А американцы?
Маша вздохнула:
– Эти кого только не бомбили!
– Так кто из этих двух опаснее – Америка или Иран?
– Иран, – сказала Маша.
– Почему?
– Потому что я их боюсь. Пап, хватит донимать меня вопросами. Лучше скажи – почему ты не принимаешь лекарства, которые я тебе привезла на прошлой неделе?
Отец фыркнул:
– Вот еще! Я здоровый мужик и не собираюсь травить себя всякой химической дрянью!
– Эта «дрянь» продлит тебе жизнь лет на двадцать.
– И зачем мне это надо?
– Мало ли зачем! Чтобы удить рыбу. Или смотреть футбол. Или ругаться из-за политики.
Любимов усмехнулся:
– Звучит довольно-таки убого. Нет уж, милая! Пусть твоя мать глотает химию и втирает ее в кожу. Возможно, ей и впрямь удастся победить старость, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь. – Он вновь усмехнулся и добавил: – Если, конечно, твоя мать не вампир, что, в принципе, я вполне допускаю.
Маша отвела взгляд от аптечки и посмотрела на отца с упреком:
– Пап!
– А что – я всего лишь предположил. – Любимов бросил взгляд на экран телевизора (звук по настоянию Маши был выключен) и ворчливо объявил: – Твои любимые американцы – вырожденцы!
– Во-первых, они не мои, – возразила Маша, вновь занявшись лекарствами. – А во-вторых – не любимые.
– Все равно, – твердо сказал Любимов, – у них нет будущего.
Маша хмыкнула.
– А у нас?
– Ты про Россию?
– Угу.
Отец нахмурился:
– Дите, ты меня пугаешь. Неужели ты настолько глупа? Где же твоя хваленая женская интуиция?
– Дома забыла, когда к тебе собиралась.
– Оно и видно. – Отец поднял палец и назидательно проговорил: – Запомни, Маша: даже если все страны мира рухнут в бездну, Россия уцелеет!
– Еще скажи, что нас бог бережет.
Отец дернул щекой и небрежно обронил:
– Бога нет. Разве тебе в школе не рассказывали?
– Рассказывали. Но у тетенек, которые мне это рассказывали, были слишком неприятные и глупые лица, поэтому я не очень-то им доверяла. Пап, ты что – опять курил?
– Не говори глупости, – отрезал Любимов.
Маша достала из аптечки окурок и показала его отцу:
– Это ведь заначка!
Любимов посмотрел на Машу поверх очков и снисходительно проговорил:
– Ты будешь устраивать мне сцену из-за какого-то жалкого окурка? Тебе не кажется, что это уже слишком?
Маша вздохнула:
– Ох, папа, гляди – доиграешься! Вот сдам тебя в дом престарелых, будешь знать.
– Испугала, – хмыкнул Любимов. – Да я с радостью туда пойду. Хорошая компания единомышленников, симпатичные сиделки… Будет с кем потрепаться о болячках и будет кого ущипнуть за задницу.
– Смотри, не перепутай, когда будешь щипать, – сказала Маша.
– Я еще не настолько стар, чтобы спутать сочный персик со старческим отвислым задом.
Маша улыбнулась.
– Ну да, ты у нас известный ловелас. Черт, еще один окурок! – Маша грозно сверкнула на отца глазами. – Пап, я тебе на полном серьезе говорю: кончай себя убивать. Ты мне нужен живым – еще хотя бы лет двадцать.
– Через двадцать лет ты сама превратишься в старушку, – сказал Любимов. – Думаешь, я жажду насладиться этим унылым зрелищем?
– Через двадцать лет люди придумают способ не стареть, – возразила Маша.
– Ага. – Любимов саркастически усмехнулся. – И будут помирать молодыми. Вот это уж точно зрелище не для меня. – Он качнул седовласой головой. – Нет, дите, уволь. У меня в гараже бак с самогонкой – вот допью его и отчалю к праотцам.
