Он был мне благодарен или делал вид, что благодарен, и,
безусловно, нуждался во мне. Но любил ли он меня? Не уверена, что он вообще был
способен на настоящую любовь в моем понимании этого слова. Слишком много
душевных сил уходило у него на борьбу со своим недугом и на любовь к музыке. Но
я готова была смириться со своим третьим местом в его жизни. Однако не ниже!
Четвертое меня уже не устраивало, и потому, когда мне его предложили, я
категорически отказалась.
Дело было так: мы уже неделю жили в Вене. Он давал там
концерты, а потом еще должен был провести мастер-класс, после чего мы
собирались две недели отдохнуть в чудесной горной деревушке, где был крошечный
уютный отель с прекрасным старым «Бехштейном».
То есть перспективы были самые радужные. И вдруг меня
вызвали в Москву. Тяжело заболела моя мама. Я застала ее в больнице,
задыхающуюся, с посиневшими губами, и она умерла у меня на руках пятидесяти
семи лет от роду. Меня душило отчаяние и чувство вины. Мне казалось, если бы я
была в Москве, с нею, может, я сумела бы ее выходить, хотя врачи сказали, что
сердце ее было безнадежно изношено и вообще непонятно, как она жила с таким
сердцем.
Тетушка Лиза уже через несколько дней после похорон стала
настаивать, чтобы я вернулась к Роману.
– Пойми, – говорила она, – маму уже не
вернуть. А он там один. Он нездоровый человек, и к тому же артист, у него куча
поклонниц, и уж кто-нибудь из них непременно попытается занять твое место, тем
более что ты-то ему не жена.
– Пусть попробуют, – грустно улыбалась я, –
это удовольствие ниже среднего. Вытаскивать его из запоев, выслушивать его
пьяные бредни…
– Деточка, они ведь этого скорее всего не знают, они
видят романтического красавца, изумительного музыканта, одинокого мужчину,
наконец! Ты должна ехать, если ты его любишь.
Я любила. И поехала. Но тетушка как в воду глядела.
Уже на третий день я обнаружила, что одна из слушательниц
мастер-класса, обворожительная итальянка Лилиана смотрит на Романа как-то уж
очень по-хозяйски, что ли. Мне это не понравилось. Я стала приглядываться и
поняла, что подозрения небеспочвенны. В мое отсутствие между ними явно что-то
произошло. Что именно, догадаться было нетрудно. Мне хотелось устроить скандал,
оттаскать за волосы юную красотку, разбить что-нибудь, выкричаться, но… Я взяла
себя в руки и решила посмотреть, что будет дальше. В конце концов небольшой
зигзаг мало что значит, к тому же, Лиза права, я все-таки не жена Роману. И я
сдержалась. Но в один прекрасный день эта юная нахалка заявилась ко мне в
гостиницу и, смущенно опустив свои потрясающие глаза, проговорила:
– Синьора, я должна вам сказать, что мы с Романом любим
друг друга.
Я промолчала, выжидательно глядя на нее. Она немного
смешалась, очевидно ожидая от меня бурной реакции, но на удивление быстро
справилась с собою и продолжила:
– Мы любим друг друга и хотим быть вместе.
Тут уж я не выдержала и спросила:
– А Роман знает, что вы пришли ко мне с этим
разговором?
– Нет, но…
– Значит, вы действуете на свой страх и риск?
– Не совсем… Он хотел сам поговорить с вами… Но… Просто
он щадит вас, вы потеряли мать… у вас горе… и он не решается…
– А вы, значит, решились? Прелестно!
– Я люблю его и не могу больше ждать. К тому же вы ведь
уже не любите его.
– Это он вам сказал?
– Да. И я решила взять это на себя… Он великий
музыкант, и я счастлива избавить его от любой трудности.
– Сколько вам лет?
– Двадцать. А какое это имеет значение? –
насторожилась она, – Может, и никакого, просто только в ранней молодости
можно так легко распоряжаться чувствами и судьбами других людей в угоду собственной
прихоти.
Произнеся это, я вдруг ощутила себя такой старой и
несчастной, что чуть не взвыла. Мне хотелось рассказать этой влюбленной
красавице, что ждет ее рядом с Романом, но я сочла это ниже своего достоинства.
– Но что вы от меня хотите?
– Разве вы не понимаете? – с мольбой в голосе
спросила она. Видно, этот разговор и ей нелегко давался.
– Понимаю, вполне понимаю, – усмехнулась я. –
Надеюсь, вы не ждете от меня немедленного ответа?
– Нет, что вы… Я просто хотела, чтобы вы знали…
И она выскочила из комнаты.
Когда Роман вернулся, я неимоверным усилием воли сдержала
себя, ни словом не обмолвилась о визите Лилианы, и мы пошли обедать в маленький
ресторанчик неподалеку от гостиницы. Он был оживлен, даже весел, и,
по-видимому, не замечал чудовищного напряжения, в котором я находилась, или же
приписывал его пережитому мною горю. В его глазах все время сиял какой-то
счастливый огонек. Вот этого я уже не могла вынести.
И все-таки промолчала. Но для себя все решила. В моем
отношении к нему кроме любви присутствовала еще и некая обреченность – что с
ним будет, кто станет выхаживать его, ведь он глубоко больной человек, и так
далее, и так далее. Я понимала, что ничего романтического между нами уже не
осталось после всего, что мы пережили вместе. А он, видимо, отчаянно нуждается
в романтической любви, которой я не могу ему дать при всем желании. Что ж,
может, и для меня это будет спасением?
И на другой день, когда он ушел в консерваторию, я
быстренько сложила свои вещи, погрузила их в такси и, не оставив даже записки,
так как боялась, что залью ее слезами, переехала в другую гостиницу, где
проревела всю ночь, а утром улетела в Москву.
Так закончилась моя самая большая любовь. Тетушка Лиза
нещадно меня ругала, говорила, что я еще горько пожалею о своей глупости, а
Инга, наоборот, сказала, что это самый здравый поступок за всю мою жизнь, что
жертвенность вообще не мой жанр, что я должна по гроб жизни быть благодарна
Лилиане, одним словом, всячески поддерживала меня.
– И не слушай ты свою тетку, она сама по уши влюблена в
Романа!
– С чего ты взяла? – удивилась я. Мне такое раньше
в голову не приходило.
– Я же не слепая и не дура! – отрезала Инга.
И все-таки по возвращении в Москву я впала в депрессию, все
ждала, что он хотя бы позвонит мне, поблагодарит за все, что я для него
сделала, но напрасно.
Он не мог заставить себя так поступить, хотя наверняка
терзался раскаянием. А может, и не терзался, а просто блаженствовал со своей
юной красоткой. Ну и на здоровье.
…И вот завтра мне уже сорок. Я всем объявила, что юбилея не
будет. Но для себя решила: последние десять лет относительной молодости я буду
жить иначе. И первое, что я сделаю завтра с утра, – отрежу волосы.
В сорок лет ходить с такой гривой уже не подобает! И я это
осуществила. Проснувшись очень рано, я села за работу, а в десять отправилась в
расположенный неподалеку новый парикмахерский салон, где было не слишком много
посетителей и не слишком высокие цены.
