Но Лука по вечерам садится рядом с ним на диван перед телевизором. Отец кладет ему руку на колено. Молча. Они оба молчат. Время от времени отец крепко сжимает колено сына.
— Почему они говорят, что он болен? — спросил меня в тот день Лука; мы по-прежнему бродили по улицам.
— Не знаю, ни малейшего понятия не имею, — сказал я. И это была чистая правда.
Мы решили, что продолжать разговор бесполезно, и очень долго не поднимали больше эту тему. До того самого вечера, когда остались одни, возвращаясь от моста, с которого бросилась Андре. Мы остановились перед моим домом — одна нога на земле, другая — на педали велосипеда. Меня ждали родители: мы всегда ужинаем в половине восьмого, уж не знаю почему. Мне надо было идти. Но я сознавал, что Лука хочет со мной чем-то поделиться. Я перенес вес на другую ногу, немного наклонив велосипед. Лука сказал, что, опираясь о перила моста, он понял свое воспоминание — то есть кое-что вспомнил, а потом понял. Он немного помедлил, пытаясь сообразить, не спешу ли я домой. Я остался.
— Дома, — сказал он, — мы ужинаем почти в абсолютной тишине. У вас по-другому, и у Бобби тоже, и у Святоши, а у нас ужин проходит в тишине. Слышны все звуки: как вилка царапает по тарелке, как булькает вода в стакане. Особенно молчалив мой отец. Так было всегда. Ну вот, и я вспомнил, сколько раз мой отец… я вспомнил, что он часто встает из-за стола, в какое-то мгновение, порой не говоря при этом ни слова, когда ужин еще не закончен, — он встает, открывает балконную дверь и выходит туда, притворяя ее за собой, прислоняется к перилам и стоит там. Он ведет себя так на протяжении многих лет. Мы с мамой пользуемся этими минутами: начинаем разговаривать, мама шутит, встает, чтобы поставить на место какую-нибудь тарелку или бутылку, задает мне вопросы — и все такое прочее. Отец стоит за стеклом балконной двери, спиной к нам, слегка сгорбившись, опираясь о перила. Годами я не думал об этом, но сегодня вечером на мосту вдруг понял, зачем он это делает. Сдается мне, отец ходит туда, потому что хочет броситься вниз. Ему всякий раз не хватает смелости, но все же он встает и выходит на балкон с этой мыслью.
Он поднял на меня глаза, желая понять, что я думаю.
— Он такой же, как Андре, — произнес мой друг.
Так что Лука первым из нас нарушил границу. Он сделал это не нарочно: он ведь спокойный мальчик, за ним ничего такого не водится. Он просто оказался у открытого окна, когда взрослые разговаривали друг с другом не таясь. А еще он постиг тайну умирания Андре, пусть издали. И эти два события, так бесцеремонно ворвавшиеся в его жизнь, раскололи его мир — наш мир.
Впервые один из нас невольно переступил ту границу, что досталась ему в наследство от предков, заподозрив, что на самом деле не существует никаких границ, как больше не существует отчего дома, нашего дома, такого надежного. Робкими шагами он двинулся по ничейной земле, где слова «боль» и «смерть» имеют точное значение — произнесенные Андре, записанные на нашем языке почерком наших родителей. Из этой неизведанной области он глядит на нас, ожидая, пока мы за ним последуем.
Поскольку Андре — неразрешимая загадка, в ее семье часто вспоминают бабушку, ныне покойную. Если придерживаться их версии загробной жизни, в настоящее время ее поедают черви. Мы же знаем, что всех нас ждет конец света и Страшный суд. Бабушка была художницей — ее имя можно найти в энциклопедиях. Ничего особенного, но в возрасте шестнадцати лет она пересекла океан вместе с великим английским писателем: он диктовал ей, а она печатала на машинке, на портативном «Ремингтоне». Письма, отрывки из книг, рассказы. В Америке она открыла для себя фотографию и сейчас в энциклопедиях фигурирует как фотограф. Снимала она по большей части всяких обиженных судьбой людей и железные мосты. На черно-белую пленку, и у нее отлично получалось. В ней смешались венгерская и испанская кровь, а замуж она вышла в Швейцарии — за дедушку Андре и стала в результате несказанно богата. Мы никогда ее не видели. Она славилась красотой. Говорят, Андре похожа на нее. И характером тоже.
В какой-то момент бабушка забросила фотографию и посвятила себя семье, став утонченным деспотом. Она здорово помучила своего единственного сына и женщину, на которой он женился, итальянку-манекенщицу, — родителей Андре. Бабушка постоянно издевалась над ними, молодыми, неуверенными в себе, потому что была старой и обладала необъяснимой властью. Она жила с ними под одной крышей и всегда сидела во главе стола — слуга подавал ей блюда, произнося их названия по-французски. Так продолжалось до тех пор, пока она не умерла. Дабы картина выглядела полной, следует добавить, что дедушка покинул этот мир несколькими годами раньше. Точнее, умер.
До Андре у супружеской пары родились близнецы — мальчик и девочка. Бабушке это казалось весьма вульгарным: она была убеждена, что близнецов производят на свет обычно бедняки. Особенно плохо относилась она к девочке, которую звали Лючия. Бабушка попросту не понимала, зачем она вообще нужна. Тремя годами позже мать Андре снова забеременела. Бабушка решительно высказалась в пользу аборта. Тем не менее невестка не послушалась. И вот что случилось потом.
В день, когда Андре вышла из чрева матери — в апрельский день, — отец был в отлучке, а близнецы дома, с бабушкой. Позвонили из клиники и сообщили, что синьору увезли в родильный зал, бабушка ответила:
— Хорошо.
Выяснив у прислуги, что близнецов покормили, она села за стол и стала обедать. Выпив кофе, она отпустила няню-испанку на пару часов и отвела близнецов в сад: светило солнце, стоял погожий весенний денек. Она устроилась в шезлонге и уснула, как это иной раз случалось с ней после обеда: изменять своим привычкам она не посчитала нужным. Ну, или просто она случайно задремала. Близнецы играли на траве. В саду стоял каменный бассейн с фонтаном, там плавали красные и желтые рыбки. В центре била вверх струя воды. Близнецы подошли поближе, желая там поиграть. Они стали бросать в бассейн все, что находили в саду. В какой-то момент Лючия решила потрогать воду руками, а потом опустить в бассейн ноги — и поиграть внутри. Ей было только три года, а посему задумку оказалось не так-то просто осуществить, но все же ей удалось залезть туда: она карабкалась по каменной стенке и тянула голову вверх, стараясь заглянуть за край бассейна. Брат наблюдал за ней и одновременно подбирал предметы, валявшиеся на траве. Наконец, девочка соскользнула в воду — с легким шумом, словно маленькая амфибия. Бассейн был неглубок, всего сантиметров тридцать, но малышка испугалась, а может, ударилась о каменное дно, и ее подвел инстинкт, благодаря которому она непременно спаслась бы — просто и естественно. Она вдохнула темную воду, ей захотелось плакать, и она стала ловить ртом воздух, но безуспешно. Она еще немного побултыхалась, судорожно пытаясь найти опору и лупя руками по воде, но руки были маленькие, и звук получался негромкий, напоминавший легкий звон серебра. Потом она замерла неподвижно, среди красных и желтых рыбок, ничего не понимавших. Брат подошел поближе, чтобы поглядеть. В этот момент Андре появилась на свет из чрева матери, в муках, как написано в книге, в которую мы верим.
Нам об этом известно, потому что эту историю знают все: в мире Андре не существует ни целомудрия, ни стыда. В этом выражается их превосходство, так они подчеркивают свое право на трагедию. В результате они обречены становиться героями легенд — и действительно, бытует множество вариантов этой истории. Некоторые рассказывают, что заснула не бабушка, а няня-испанка, а еще ходят слухи, что девочка уже была мертва, когда оказалась в воде. Роль бабушки во всем этом деле довольно двусмысленна, однако следует учитывать склонность человеческой натуры строить любое повествование, опираясь на образ отрицательного персонажа, а ее, несомненно, так и воспринимали. То обстоятельство, что отец Андре оказался в отлучке, тоже многим показалось подозрительным, невероятным. Как бы то ни было, все сходятся в одном: легкие Андре совершили первый вдох в то самое мгновение, когда легкие ее сестренки наполнились воздухом в последний раз — словно по правилу о сообщающихся сосудах, по закону сохранения энергии, если применить его к семейным отношениям. Одна девочка передала жизнь другой.
