— Серьезно?
— В конце концов, чтобы схватить его, они вынуждены были пустить в ход войсковые части. Потратили некоторое время, но схватили его. И знаете, что они сделали?
— Нет.
— Ему отрезали руку, левую руку, ту, которой он стрелял. Положили ее в мешок и отправили по окрестностям Техаса. Сделали круг по всем городам. Шериф получал посылку, выставлял руку в салуне, потом опять упаковывал в мешок и пересылал в ближайший город. Это служило предостережением, понимаете?
— Да.
— Чтобы люди знали, кто сильнее всех.
— Ясно.
— Вот, а знаете, что самое любопытное в этом деле?
— Нет.
— Говорят, что по окрестностям Техаса путешествовало четыре руки Хоакина Мурьеты, чтобы ускорить дело, правда-правда, а остальные три отрезали у каких-то проклятых мексикашек, но однажды они ошиблись в расчетах, и в город под названием Мартинтаун одновременно прибыли две руки Хоакина Мурьеты, и обе левые.
— Классно.
— Знаете, что сказали люди?
— Нет.
— И я — нет.
— Что-что?
— И я — нет.
— А-а.
— Красивая история, да?
— Да, красивая история.
— Я подумал, что это могло бы пригодиться для вашего вестерна.
— Обмозгую.
— Когда я приезжал последний раз, в холодильнике лежали пластмассовый желтый самолетик и телефонная книга.
— Сейчас все лежит на своих местах.
— Я на вас полагаюсь.
— Конечно.
— Мальчик должен пить молоко и запивать им витамины.
— Да.
— И кальций, ему нужен кальций, у него всегда была нехватка кальция.
— Да.
— Потом как-нибудь я объясню вам.
— Что?
— Почему я здесь, а Гульд — там. Я полагаю, это кажется вам не слишком удачной выдумкой.
— Не знаю.
— Я уверен, что это кажется вам не слишком удачной выдумкой.
— Не знаю.
— Я потом объясню, и вы увидите.
— Хорошо.
— Какая проблема была с этой немой девушкой. Славная девушка, но как непросто было объясняться с ней.
— Могу себе представить.
— С вами гораздо спокойнее, Шелл.
— Да.
— Вы разговариваете.
— Ну.
— Это намного удобнее.
— Я согласна.
— Отлично.
— Отлично.
— Передадите трубку Гульду?
— Да.
Отец Гульда звонил по пятницам в девятнадцать пятнадцать.
12
Прелестна шлюха из Клозинтауна, прелестна. Черны волосы у шлюхи из Клозинтауна, черны. В ее комнате на втором этаже салуна десятки книг, она читает их, когда ждет, истории с началом и концом, если попросишь, она расскажет их тебе. Совсем молода шлюха из Клозинтауна, совсем молода. Сжимая тебя коленями, она шепчет: любовь.
Шатци говорила, что ее услуги стоили как четыре кружки пива.
Вожделение к ней шевелится в штанах у всего городка.
Если придерживаться фактов, то она прибыла туда, чтобы стать учительницей. С тех пор, как уехала девица МакГи, из школы сделали склад. Так что она прибыла сюда. Она все устроила, и дети начали покупать тетради, карандаши и все остальное. По мнению Шатци, она знала свое дело. Она все делала просто, и у нее были книги, понятные книги. К тому же старшие мальчики вошли во вкус, они приходили когда хотели, учительница была красива, и наконец тебе удавалось прочесть надписи под головами бандитов, тех, что вывешивались в конторе шерифа. Это были те мальчики, которые уже стали мужчинами. Она сделала ошибку, оставшись с одним из них наедине, как-то вечером, в опустевшей школе. Она прижала его к себе, она занялась с ним любовью и вложила в нее все вожделение мира. Позже, когда это стало известно, мужчины тоже пошли бы наверх, но жены сказали, что она шлюха, а не учительница.
— Верно, — сказала она.
Она закрыла школу и отправилась в другую часть улицы, в комнату на втором этаже салуна. Тонкие руки у шлюхи из Клозинтауна, тонкие. Ее звали Фанни.
Все любили ее, но только один — по-настоящему, это был Пэт Кобхэн. Он оставался внизу, пил пиво и ждал. Когда все было кончено, она выходила.
— Привет, Фанни.
— Привет.
Они ходили вперед и назад, от начала городка до его конца, прижавшись друг к другу во мраке, и говорили о ветре, который никогда не кончался.
— Спокойной ночи, Фанни.
— Спокойной ночи.
Пэту Кобхэну было семнадцать лет. Зеленые глаза у шлюхи из Клозинтауна, зеленые.
— Если хочешь понять их историю — сказала Шатци — ты должен знать, сколько патронов в одной пистолетной обойме.
— Шесть.
Она говорила, что это прекрасное число. Подумай. Заставь этот ритм звучать. Шесть выстрелов, один два три четыре пять шесть. Прекрасно. Слышишь тишину после этого? Вот это и есть тишина. Один два три четыре. Пять шесть. Тишина. Это как вздох. Каждые шесть выстрелов — вздох. Ты можешь дышать быстро или медленно, но каждый вздох прекрасен. Один два три четыре пять. Шесть. Теперь: вздох, тишина.
— Сколько патронов в обойме?
— Шесть.
— Тогда я расскажу тебе эту историю.
Пэт Кобхэн смеется внизу, на бороде у него осела пивная пена, руки пахнут лошадьми. В салуне играет скрипач, владелец дрессированной собачки. Люди бросают монеты, собака подбирает их и приносит хозяину, становясь на задние лапы, опускает монеты ему в карман. Скрипач слепой. Пэт Кобхэн смеется.
Фанни трудится наверху, между ног у нее сын пастора. Любовь. Сына пастора зовут Янг. На спину он набросил рубашку, у него мокрые от пота черные волосы. И что-то похожее на ужас в глазах. Фанни говорит ему: трахни меня, Янг, но он твердеет и лишь слегка касается раздвинутых бедер — белые чулки с кружевами чуть выше колен, а потом — ничего. Он не знает, куда смотреть. Она берет его руку и кладет у себя между бедер. Вот так, Янг, говорит она. Ласкает его. Ты красивый, Янг, говорит она. Проводит языком по ладони, смотрит ему в глаза, затем поворачивается и ласкает его легчайшими прикосновениями. Давай, говорит Янг. Давай. Тогда она охватывает ладонью его член и сжимает его. Он закрывает глаза и думает: я не должен думать. Ни о чем. Она рассматривает собственную руку, пот на лице Янга, на его груди, потом снова смотрит на руку, которой слегка проводит по его члену. Он мне нравится, Янг, я хочу его, хочу твой член. Янг лежит на боку, опираясь на локоть. Локоть дрожит. Иди ко мне, Янг, говорит она. У него закрыты глаза. Иди же. Он поднимается над ней и входит меж раскрытых бедер. Вот, Янг, вот так, говорит она. Он открывает глаза. В глазах что-то похожее на ужас. С гримасой на лице, он соскальзывает с нее. Подожди, Янг, говорит она, обними меня за шею, поцелуй. Подожди, говорит он.
