думать, будто глаза способны быть только реальными, реальными, и только, чувствительные глаза
и позже, только позже, появляется рассказ
который слушают, позже, только позже,
тогда появляется рассказ
который тщится увековечить вспышку и превращает это в рассказ и становится возможно
осмыслить идею, будто можно сделать это
и сколько легкости и силы, чтобы догадываться о вспышке все это время, пока не закончится рассказ
выдуманный рассказ, который нужен был, чтобы суметь что-то сделать, продолжая слушать все это время, в ожидании полянки, спрятанной в низине вспышки, делать шаги и измерения, дыхание, походка, идя в своих ощущениях, дышать временем, пока не ощутишь его в руке, в голосе, и этот миг на открытом месте, и спрямить извилистую нить какого-нибудь заостренного рассказа
ты можешь вообразить что-нибудь прекраснее? — излагает профессор Мартенс в лекции номер 14.
Доцент Мартенс преподавал Гульду квантовую механику. У него было сильнейшее пристрастие к велосипедам, с которых он, впрочем, часто падал по причине запущенного воспаления среднего уха. Его дед сражался в битве за Шарлоттенбург, и он мог это доказать. Так он говорил.
7
Еще одна прекрасная сцена разыгралась с меню. В салуне. Меню отсутствует. Сцена. Действие происходит в салуне.
В салуне все пошатывается от страшного шума: голоса, гул, разноцветье, но нельзя забывать — говорила Шатци — о вони. Это очень важно. Это то, что надо хорошенько усвоить. Пот, перегар, лошади, гнилые зубы, моча и лосьон после бритья. Усвоили? И она не продолжала, пока не поклялись, что усвоили.
Все началось между Карвером, хозяином салуна, и иностранцем, который уже повстречал сестер Дольфин. Карвер всегда разговаривал, вытирая стаканы. Хотя никто не видел, чтобы он когда-нибудь вымыл хоть один.
— Иностранец?
— Это что, новая марка виски?
— Это вопрос.
— Ну, я слыхал и пооригинальнее.
— Такие я придерживаю для клиентов с деньгами.
Иностранец положил золотую монету на стойку:
— Попробуем.
— Виски, сэр?
— Двойной.
Шатци говорила, что на пленку было записано еще что-то, но, в общем, это почти то, что надо. Диалог; надо понимать.
— Скажите, у вас в городке всегда берут на мушку?
— А-а, сестрички Дольфин?
— Две женщины. Близнецы.
— Они самые.
— Славная парочка.
— Сроду не видел такого ружья, как у них, — говорит Карвер и принимается за очередной стакан.
— В смысле?
— Еще не слыхал историю о червовом валете?
— Нет.
— Они этим прославились. Делают так. Располагаются в сорока шагах от тебя, ты бросаешь в воздух карточную колоду, они стреляют, ты подбираешь карты с земли и в конце концов обнаруживаешь на руках пятьдесят одну нормальную карту и еще одну с двумя отверстиями.
— Червового валета?
— Ну.
— И каждый раз это червовый валет?
— Им нравится эта карта. За этим стоит целая история.
— И когда этот фокус можно увидеть?
— Невозможно. Последний раз был два года назад и закончился трупом. И дело с концом.
— Они его ухлопали?
— Откуда-то издалека явился какой-то кретин. Ему рассказывали историю о червовом валете, но он не желал верить, говорил, что этим старым девам в жизни не выпала ни одна карта и они попали бы в цель разве что если карту свернуть и засунуть в дуло ружья. И он целыми днями смеялся как безумный и рассказывал эту историю о свернутой карте и так далее. Наконец сестры Дольфин решили, что им это надоело. Это перестало быть просто историей о карте, это было занятием старого холостяка, которое превратило его в дьявола, здесь-то все знают, что лучше избегать доказательств, так, наоборот, он не унимался, старый холостяк, выступал на каждом углу. Ублюдок просто с ума сошел. Еще виски?
— Сначала доскажите.
— Ну, в конце концов, он заключил пари на тысячу долларов, что эти девицы ничего ему не сделают. Он казался таким уверенным в себе. Они прибыли вместе с ружьями. Посмотреть собрался весь городок. Этот кретин такой спокойный, он еще отпускал шутки, отсчитывая сорок шагов. Вот он берет колоду карт и бросает в воздух. И вот — валяется на земле, а карты сыплются из воздуха, кружась как опавшие листья: два выстрела прямо в сердце. Убит на месте. Сестры Дольфин разворачиваются и, ни слова не говоря, возвращаются домой.
— Бинго.
— Все, кто был там, оцепенели, поскольку даже не знали, куда им глядеть. Гробовое молчание. Единственный, кто нарушил немую сцену, был шериф: он подошел к трупу, перевернул его на спину и осмотрел, будто искал что-то. Затем он обернулся к нам: кивал головой и улыбался.
Карвер перестал вытирать стаканы. И тоже улыбнулся.
— Этот кретин попытался схитрить. Он вытащил из колоды червового валета и спрятал. Угадай, где?
— В жилетном кармашке?
— Да, прямо на сердце. Я еще помню эту карту: вся в крови. И в середине — два отверстия, будто подпись.
— Виски, Карвер.
— Да, сэр.
— На суде, — рассказывала Шатци, — судья искал в своих книгах что-нибудь, что могло оправдать убийство безоружного шулера. Чтобы никого не отправить на виселицу. И не нашел. И тогда сказал: пошли все в жопу, вы оправданы. Отозвал в сторону шерифа и что-то сказал ему. Но только ему. А потом пошел и зверски напился.
— Карвер?
— Да, сэр?
— А я почему жив?
— Это салун, а вопросы задавайте через улицу напротив,
— Но почему сестры Дольфин стреляли в меня, а я все еще пью здесь виски?
— Патроны холостые. Сестрички об этом не знают, эти патроны производит Трумен, для красного Моргана калибра 44-40. Отличная работа, точь-в-точь как настоящие. Но холостые. По распоряжению шерифа.
— А они, что, не знают?
Карвер пожал плечами. Иностранец осушил стакан. В воздухе витали ароматы пота, перегара, лошадей, гнилых зубов, мочи и лосьона после бритья.
И если спросить у Шатци, входила ли в меню капуста, она ответила бы: да-да, конечно. Спокойно, это только начало.
8
Ванная комната находилась на втором этаже. Перед сном Шатци поднялась наверх и услышала, что в ванной Гульд. Изнутри доносился его голос. Голос, который имитировал сразу несколько голосов.
