— Договаривай.
— Особенно после победы над Ночной Империей.
— Я не обижусь. — Он сел в соседнее кресло, коснулся кончиками пальцев её обтянутого шёлком плеча. — Ты победила тогда. Это правда. Но что же дальше?
— Дальше ты, в общем, знаешь, — покачала головой Сигрлинн. — Дальним чем-то помешали мои ученицы. Ночные Всадницы. Двоих похитили. Нам удавалось отбить лишь растерзанные, обезображенные тела. Оставшиеся в ответ схватились с адептами Дальних. Началась резня.
— Так-таки и резня?
— Во всяком случае, пощады никто не просил, — Сигрлинн резко поднялась. — Я тоже вмешалась. Честно говоря, это ты меня надоумил, — она ухмыльнулась, поворачиваясь и нацеливаясь указательным пальцем прямо в грудь Познавшего Тьму. — С твоей апологетикой войны как вершины духа и всё такое прочее.
— Это ведь случилось несколько позже, разве не так?
— Сказал ты эти слова мне несколько позже, верно, но нужно совершенно тебя не знать, чтобы о подобном не догадываться. Ты ведь всегда воевал, милый мой Хедин. И твои ученики воевали тоже. Да и сейчас — разве мирной жизнью живут твои подмастерья? Нет, из огня да в полымя, со сковороды на вертел… Но мы с тобой всё-таки ужасно прыгаем. С темы на тему, с военной карты — к Неназываемому и трём Источникам, оттуда — ко мне и Дальним…
— Ты вспомни. Разве не всегда у нас так бывало? Встречались в Джибулистане, в Голубом Городе, хватали друг друга за руки, пили горящую воду и говорили, говорили, говорили, пока звёзды не померкнут…
— Ага… — Она мечтательно прикрыла глаза. — Говорили. Про всё на свете, про новый уголок Упорядоченного, про редкую книгу, про таинственные письмена и поверья, про Древних Богов и Богов Молодых, обо всём… Великие небеса, Хедин, мы же тогда просто не отрывались друг от друга… Разговоры-разговоры, а потом ты на меня набрасывался и принимался целовать или хватал за коленку, словно последний мужлан в трактире…
Её глаза смеялись, и по углам картографического покоя танцевали озорные радужные искры.
— А ты делала страшное лицо, шлёпала меня по ладони и взвивалась к небу золотым вихрем…
— А ты гнался за мною, как это говорится, «чёрным ужасом на крыльях ночи, и кроваво-красный плащ трепетал за твоими плечами»…
— Кроваво-красный плащ — это к Ракоту, он его носит, не снимая, уже невесть сколько эонов… А я просто нагонял туч и мчался следом, собирая все ветра, какие только мог…
— А я потом…
Они застыли посреди комнаты, обнявшись.
— А я потом, — шепнули её губы ему в самое ухо, — помирала от счастья. Потому что ты помирал от того же, и я это читала и сама…
…Они насилу оторвались друг от друга. Слишком долго порознь. Слишком много несказанного и несотворённого вместе — однако даже Новый Бог понимал, что время стремительно ускользает, уходит по капле, что Великая Река неумолимо влечёт их двоих к бурным порогам, за которыми лишь серый непроглядный туман.
Хотя, конечно, заманчиво было б уйти хоть ненамного туда, где время течёт быстро, в Обетованном — день, а там — целый год…
— Вернёмся к карте, — кашлянула Сигрлинн, поправляя волосы. Ей ничего не стоило заставить их принять любой облик одной лишь магией, но какие-то жесты, наверное, вплавлены глубже, чем любое заклятие.
— Вернёмся, — вздохнул Познавший Тьму и повёл рукой вдоль вздымающейся и опадающей, словно грудь тяжело дышащего исполина, серой границы. — Неназываемый наступает. Его логово пухнет, увеличивается, растёт. Медленно, но растёт.
— А где этот его Путь? — Сигрлинн медленно шла среди плавающих в воздухе огоньков, касаясь их кончиками пальцев. — Его ведь нельзя начертать, верно?
— На этой карте — нет, нельзя, — покачал головой Хедин. — Как нельзя начертить русло Реки Времени. И, конечно, эти огоньки — лишь малая толика миров, близких к границе. Я показал лишь важное. Путь пролегает частенько сквозь складки Межреальности, те самые, где, как говорится, «пространство сходит с ума» и где даже мы, Боги Равновесия, бессильны. Там, правда, никого и ничего нет, кроме искажённого, изломанного сущего.
— Ой ли? — сощурилась она. — Вот так всегда думаешь, мол, никого там нет — ан кто-нибудь да найдётся!
— Не найдётся, — покачал головой Хедин. — Мы пытались. Во всяком случае, Путь у Неназываемого выходит рваный и ломаный.
— Но всё-таки часть его нам доступна? — настаивала Сигрлинн. — Что если по нему ударить?
— Мы думали об этом. Но дело в том, что сам по себе Путь никому вреда не причиняет. Причиняли и причиняют козлоногие, возводя его. Поскольку им, как оказалось, требуется нечто вроде Магии Крови, то есть колоссальные жертвоприношения, разрушение целых миров, высасывание их досуха, чтобы возвести очередную лигу.
— А если ты разрушишь уже ими отстроенное? Возвращаться тогда придётся, а миров-то подходящих поблизости уже не сыскать!
— И об этом мы думали. Впрочем, не только думали, но и делали. Мы вообще старались выводить смертных из тех миров, где точно не смогли бы удержаться — и куда успевали им на помощь, — Хедин совсем помрачнел и отвернулся. — Но ты даже не спросила, что такое сам Путь.
— Я догадываюсь, — Сигрлинн неожиданно зябко обхватила себя за плечи. — Западная Тьма, как ты помнишь, состояла не только из меня и брандейцев.
— И об этом мне тоже надо тебя спросить, Си.
— Спросишь, — посулила она. — Но докончим сперва с войной. Что вот это там такое, горящее? Где пламя?
— Три мира. Ничем друг с другом не соединены, они даже не рядом. Два мира совершенно обычны, третий — с особым сродством к магии.
Сигрлинн кивнула.
— Это где без чародейства нельзя даже дышать? Где выжили одни лишь природные волшебники?
Хедин кивнул.
— Твои подмастерья, наверное, все оттуда? Я имею в виду — из подобных миров?
— Нет. Выросшие там не способны научиться ничему новому. Для них магия и в самом деле — как дыхание. Обычный человек сможет дышать чаще или глубже, может затаить дыхание — но огонь он не выдохнет, как бы ни старался. Так и здесь. Преподавать тамошним какие-то иные заклятия — вообще любые заклятия! — нет никакого смысла.
— Вижу, ты пытался, и не раз, — проницательно заметила Сигрлинн. — У тебя взгляд разочарованный до сих пор, стоило тебе об этом вспомнить.
— Именно что… Пытался. Потом бросил.
— Так что же, там сейчас война, в этих трёх мирах?
— Война, Си. Козлоногие напирают. Через лжепророков создаются жуткие предсказания, которые потом оправдываются.
— Но что же твои подмастерья?
Хедин досадливо потупился.
— Не люблю это их прозвище. Сам когда-то придумал, казалось, мол, чего тут такого, подмастерья — они подмастерья и есть. А вот потом как-то стало коробить. Словно не могу дать им всего, чего они достойны.
