Командир батальона спросил:
— Что будет в-третьих? Мы дослушаем вас до конца, капитан, — сказал командир.
— В-третьих, хочу сказать, что прибыл сюда служить, а не гнуться перед кем-либо. Это прошу отметить и запомнить. Можете принять любое решение, но другим я не стану. Я все сказал, товарищ подполковник, разрешите сесть?
— Садись! Майор Крамаренко, вам слово!
— Есть! Я, в свою очередь, тоже хочу объяснить, почему повел себя так в отношении капитана Бережного.
Командир откинулся в кресле:
— Говорите, мы вас внимательно слушаем.
— Все дело в том, что я считаю капитана Бережного человеком временным в части, которому, по большому счету, наплевать на состояние дел в подразделении.
Комбат удивился:
— С чего вы это взяли?
— Это мое личное мнение, — ответил начальник штаба, — я не знаю, с какой целью его перевели к нам, но сомневаюсь, что служить. В одной части он уже прокололся. И Бережного суют к нам, думаю, чтобы попросту отделаться от нарушителя дисциплины. Отсюда его поведение, отрицающее элементарную субординацию.
— Крамаренко! — попытался возмутиться Владимир, но командир усадил его на место.
— Капитан! Вас выслушали, и теперь просьба реплики оставить при себе, вам еще будет дано слово, продолжайте, товарищ майор!
— А вы знаете мое отношение к таким офицерам, отсюда и жесткое обращение с Бережным. С такими я буду работать только строго в рамках Устава. И буду требовать принятия к капитану Бережному самых строгих мер.
У меня все!
Майор сел на место, что-то нервно чертя остро заточенным карандашом на листе бумаги.
Командир положил локти на стол, задумчиво глядя на зеленое сукно своего рабочего стола. Наступила пауза.
Замполит что-то быстро писал в своем дежурном блокноте. Бережной отвернулся, лишенный слова, и смотрел в окно, где по стеклу застучали первые, еще слабые и мелкие капли начинающегося затяжного дождя.
Молчание прервал командир:
— Что скажете в ответ, капитан Бережной?
— Мне непонятна и оскорбительна предвзятость майора Крамаренко. Да, был у меня конфликт в прежней части, и о сути его известно всем, включая и начальника штаба. Но кроме конфликта, были еще и Таджикистан, и два ранения, и награждение боевой медалью. Это не в счет? То, что меня перевели именно к вам, в этот автобат, извините, решение принималось не мной! А прибыл я сюда служить, исполнять свой долг. Но вижу, что в армии становится все больше таких крамаренков, которые несут разрушение своим доведенным до тупизма солдафонством. Так что, не исключаю, следует подумать, а не бросить ли все к чертовой матери и не свалить ли из армии? По крайней мере не видеть больше этой порнографии.
— Не забывайтесь, капитан! — поднялся командир. — Мне все ясно. Я принимаю решение. За оскорбление старшего по званию офицера и невыполнение законных требований прямого начальника вам, капитан Бережной, объявляю строгий выговор! С вами все! Можете идти!
А вас, товарищи заместители, прошу остаться, разговор нам предстоит долгий. И смотри, Бережной, — уже на выходе успел остановить Владимира командир, — чтобы через двое суток акты приемопередачи должности лежали у меня на столе. И ни о каком увольнении и думать не сметь! Понял, капитан?
— Так точно, разрешите идти?
— Идите!
Володя покинул кабинет командира.
Он вышел из штаба, подумав, стоит ли зайти в казарму, махнул рукой и пошел в городок, в общежитие.
В окне кабинета командира части продолжал гореть свет.
Знать, обсуждают его. Ну и черт с ними, пусть обсуждают!
Он шел по темной аллее, обрамленной с обеих сторон густым подстриженным кустарником. В отличие от расположения войсковой части, которое неплохо освещалось, военный городок тонул в кромешной тьме. Да еще начавшийся мелкий дождь вмиг превратил тропинки между домов в грязные, непроходимые дорожки, так что до общежития Владимиру предстояло добираться кружным путем, по редкому асфальту. В общежитие, где его ждало одиночество. Но он ошибался.
Внезапно слева он услышал знакомый и такой милый голос:
— Володя?!
Бережной остановился.
— Вера?
— Не стой там, иди ко мне, я возле детской беседки.
Капитан увидел силуэт любимой, одним прыжком перепрыгнул через кусты и тут же попал в объятия той, о которой думал все это время.
— Вера! Ты! Наконец-то!
Губы их слились в долгом поцелуе. С трудом оторвавшись от Володи, Вера глубоко вдохнула воздух:
— Ух! Чуть не задохнулась!
— Вера! Я так ждал встречи с тобой, так хочу тебя, Вера?!
— Идем!
— Куда, любимая?
— Идем! Подруга с мужем в отпуске, квартира свободна.
В груди Владимира кольнуло. Может, вот так она и других манила за собой для близких свиданий? В чужих квартирах, втайне от мужа? Он попытался отогнать эту мысль, но непонятная и ничем не обоснованная обида осталась.
Вера продолжала, не замечая в темноте, как боль ревности легкой тенью накрыла его лицо:
— Пойдем по одному! Видишь четырехэтажный дом?
Через пять минут зайдешь в третий подъезд. Квартира № 30. Дверь будет открыта. Побежала я, жду, Володенька!
Она скрылась за деревьями. Володя посмотрел на часы — 20.55. Вышел обратно на аллею, посмотрел в сторону штаба. Окна в угловом кабинете продолжали светиться.
Через пять минут ровно он вошел в квартиру. Вера встретила его объятиями и жадным поцелуем.
— Пройдем в комнату, я там свечи зажгла, свет включать не будем.
Они прошли в уютную комнату, где в углу, уже разобранная, стояла софа. Где-то из глубины играла тихая эротическая музыка, мерцал колеблющийся свет нескольких свечей на журнальном столике. На нем же бутылка шампанского, конфеты в хрустальной вазе. Да два кресла по разным сторонам.
— Выпьем, Володя? Я вижу, ты напряжен!
Она села, и халат, в который была одета Вера, распахнулся внизу, обнажив ее красивые ноги. Кровь ударила в голову офицера, истосковавшегося по женской ласке.
Бережной почувствовал страстное, непреодолимое желание обладать любимой. И после того как они немного отпили игристого вина, Владимир бросился к ней. Поднял на руки. Вера, запрокинув голову назад, зовуще смотрела ему в глаза. И в ее зрачках отражалось пламя свечей, как пламя страсти.
Володя, уложив Веру на софу, резко сорвал с женщины халат. Она от неожиданности вскрикнула:
— Ах! Ты что, Володя?
Под халатом ничего, кроме ее смуглого тела, не было.
Он сбросил с себя форму, отрывая пуговицы, как назло не поддававшиеся ему. Затем, как жадный самец, победивший в схватке за самку, набросился на женщину.
