— Прощай, братан…
Он вспомнил о Челеди, оглянулся, но Кейна куда-то исчезла. Один из дедичей негромко кашлянул:
— Хоронить здесь придется.
— Да…— вздохнул Войча. — Надо.
— Мы все сделаем, Светлый.
Войча хотел поблагодарить, но внезапно послышался сдавленный крик. В дверях стояла Порада.
Войчемир хотел что-то сказать, утешить, но слова застряли в горле. Что тут скажешь? Порада несколько мгновений постояла, затем медленно подошла к ложу и вдруг упала, вцепившись руками в мертвое тело. Она плакала беззвучно, мотая головой, светлые волосы рассыпались по плечам, закрывая лицо. Наконец послышался сдавленный голос:
— Меня… Меня зачем оставил?
Порада всхлипнула, уткнулась лицом в неподвижную руку, белевшую на темно-красном покрывале, и заговорила мерно, распевно, качая головой в такт словам:
Зачем ты, горе, на меня упало-скатилося? Подломило, горе, ты мне ноженьки! Не на что спереться-опереться мне! Осталась я одна на всем свете широком! Забрало ты, горе злое, друга любимого, дорогого! А без него, без милого, нет ни заступа, ни прощи! Черны думы, черны люди, черны дела на меня идут! Лучше бы тебе, горе черное, взять меня саму! А не милого моего Кея — Ясно Солнышко! Чья рука смерть принесла — пусть он дня не проживет!
Войча хотел уйти, чтобы не мешать той, что пришла оплакать умершего, но внезапно вздрогнул — рядом стояла Челеди. Скуластое лицо подергивалось, уголки узких губ кривились:
— Ты и сюда прийти, сука волотичская? Кейна дернула рукой. Тускло блеснула сталь. Порада охнула, медленно сползла на пол. Челеди схватила ее за волосы, оттащила тело от ложа:
— Не тебе над моим мужем выть!
— Кейна! — запоздало крикнул Войча, но Челеди гордо подняла голову:
— Не избавил ты меня, брат старший, от нее. Так я сама избавилась! Пойдем, потом плакать станем! Теперь — ты Светлый быть! О мертвом другие подумают.
Войчемир еле сдержался. Он отстранил руку невестки и склонился над Порадой. Нож вошел в Грудь, но Войче показалось, что девушка еще жива.
— Знахаря! — резко бросил он, и один из дедичей поспешил к дверям.
— Не беспокойся о ней, брат мой старший, — Челеди ткнула носком сапога в недвижное тело. — Точно бью — не промахиваюсь. Пойдем! Мужа потеряла, брата терять не хочу.
Гнев прошел. Войча понял, что Челеди права — речь сейчас идет о его жизни. Он еще раз взглянул на недвижное, спокойное лицо брата и внезапно позавидовал Сваргу. Для него все кончилось. Скоро он будет в светлом Ирии, где не надо убивать и спасаться от смерти. Он шагнул к двери, но Челеди предостерегающе подняла руку:
— Погоди, брат старший! Разве забыл, что муж мой тебе завещал?
Она подошла к телу Сварга, поклонилась, поцеловала в губы и осторожно сняла с головы Железный Венец:
— Уладу Светлым не стать, пока у нас Венцу быть.
Дедич, оставшийся у тела, пытался возразить, но Кейна оттолкнула его и кивнула Войче:
— Теперь пойдем. Охрана твоя далеко ли?
Вокруг был пустой осенний лес, голые ветки смыкались над головой, а от холода не спасало даже пламя костра. Войча завернулся в мохнатую шубу, которую принесли кметы, и поудобнее пристроил Змея под правой рукой. Челеди дремала рядом, закутавшись в светлый беличий полушубок. Чуть дальше, у другого костра, пристроились полдюжины кметов, охраняя два тяжелых мешка — серебро, привезенное Сваргом из Кей-города. Железный венец был там же, завернутый в плотную ткань.
В лесу было холодно, но Войча рассудил, что здесь все же безопаснее, чем в Бряшеве. Многие дедичи и Кеевы мужи разъехались, но кое-кто остался и вполне мог попытаться сослужить службу Кею Уладу, покончив с последним из соперников. У Войчи имелось не более сотни кметов, и он предпочел не рисковать. Лучше всего, конечно, было сразу же, как только над Сваргом насыпали невысокий курган и справили тризну, уехать, но Войчемир понятия не имел — куда.
Те, кто присягнул ему — полдюжины Кеевых мужей, три сотника и тысячник, говорили разное. О походе на Савмат никто, конечно, и не думал — с сотней кметов много не навоюешь. Многие советовали вернуться в Тустань и там собирать войско, другим казалось, что лучше ехать в Ольмин, куда не дотянется рука Улада. Говорили даже о Харпийских горах и о далекой земле франков. Но Войча понимал — так далеко ему уйти не дадут. Войско Улада уже шло к Бряшеву, значит, оставался лишь путь на полночь. Но возвращаться в Тустань не хотелось. Курило с одноусым Кулебякой не станут рисковать ради Войчи. В Ольмин? Но кто там поможет ему? Сполотов в Ольмине едва больше сотни, а белоглазой еси нет дела до Войчиных прав на престол. Выходило — всюду клин, и Войчемир уже много раз думал, что безопаснее было остаться простым Войчей-десятником, Кеем-изгоем, которому и думать нечего о Железном Венце. Теперь же… Несколько раз он подумывал просто вернуться в Савмат, поговорить с Уладом. Но чем кончится такой разговор, было слишком понятно…
— Что не спишь, брат старший? Челеди проснулась, потянулась зябко, подвинулась к костру:
— Шатер иметь надо, Кей Войчемир! Еще лучше — кибитку. Нам, ограм, холод не страшен…
Войча не спорил. Сейчас бы он не отказался ни от шатра, ни от кибитки. Да только где их взять?
— И что твои мудрые мужи тебе советовать смогли?
В голосе Кейны слышалась издевка. Челеди явно не верила в мудрость Войчиных советников. Войчемир хотел обстоятельно пояснить что к чему, но Кейна не стала слушать:
— У семи советчиков жеребенок ногу сломал! Я ждала, думала — сам поймешь…
— А чего понимать? — удивился Войча. — Деваться-то некуда!
Кейна покачала головой:
— Не слушал меня муж мой, Кей Сварг! Слушал бы — жив был! В Савмате не слушал, здесь не слушал… Послушай хоть ты меня, брат мой старший!
Войчемир не ответил. Он не знал, верить ли Челеди. Она первая поклялась ему в верности, но прочна ли огрская верность?
— К брату поедем моему, Шету — Хэйкану Великому. Ехать нам с тобой, брат старший, и некуда боле. Сейчас поедем, до утра ждать не будем.
— К ограм? — удивился Войчемир. — Да зачем я им нужен?
— Ты не нужен — я нужна! — отрезала Кейна. — Мне в чужой земле умирать хотения нет!
Войча не сразу нашел, что возразить. Наконец осторожно, чтобы не обидеть, заметил:
— Так… Мне-то чего там делать, Кейна? Для тебя чужая, для меня — родина. Хочешь, поезжай…
— Одну бросаешь.
Челеди отвернулась, глубоко вздохнула:
— Все вижу, брат мой старший! Ты девку пожалел, что мужу моему приглянулась. А кто меня пожалеет? Мужа схоронила, всего семь лет с ним и прожила, прогоревала. Одна я осталась быть в земле чужой…
Кейна замолчала, затем заговорила тихо, еле слышно:
