Войчемир приказал кметам привести во дворец всех Кеевых мужей вкупе с окрестными дедичами, после чего заявил, что необходимую сумму просит дать ему в долг. Отдавать же он будет в течение года из скарбницы Тустани, о своевременном наполнении которой и должны позаботиться Кеевы мужи. Для желающих как следует подумать над его просьбой Войча обещал приготовить дворцовый подвал, где каждый будет иметь законное право сидеть и размышлять сколь угодно долго. Остальные же могут выложить серебро и ехать с легкой душой домой.
Большинство сдалось сразу. Курило, с которого полагался двойной взнос, заартачился, но Войча предложил осмотреть приготовленный для него уголок подвала — очень уютный и очень сырой, после чего бровастый тут же послал за серебром. Манойло не сдался. Войчу это, однако, не огорчило. Отправив скарбника в подвал, он велел забрать все серебро, имевшееся у того в доме, и переписать доходы с трех его сел на счет города.
Дабы полученное такими трудами серебро не ушло на сторону, Войчемир назначил для выдачи задолженности Курило вместе с Кулебякой, рассудив, что бровастый и одноусый проследят за правильностью всех расходов и не дадут друг другу потачки.
Нечего и говорить, что на следующий день о Войче говорила вся Тустань. Целые толпы приходили к наместническому дворцу, дабы лицезреть своего земляка, имеющего столь крепкую руку. Войчемиру приходилось несколько раз в день выходить на крыльцо и показываться народу. При этом он хмурился, расправлял плечи и упорно молчал, дабы не порушить Кеева достоинства. Впрочем, он скоро убедился, что для практичных сиверов его славное происхождение значило немного. Зато все помнили, что Войча — сын Старого Жихослава, а значит — земляк, а это было куда важнее, чем происхождение от Кея Кавада. Более того, Войча не без смущения заметил, что его скромную личность воспринимают не как наместника Светлого, а как полновластного правителя сиверов, наконец-то обретших «своего» Кея. Подумав, он решил не разубеждать земляков — до поры до времени. Обращались к нему не «Кей», а «товаряк Кей», что вначале тоже смущало, но постепенно стало даже нравиться.
Кулебяку и еще нескольких «унсов» Войча ввел в свой совет, поставив ответственными за человеческие права. При этом было заявлено, что виновные в нарушении упомянутых прав будут биты кнутом с урезанием ноздрей, а в особо тяжелых случаях — попадать прямиком на кол. Правда, ни одного такого злодея в Тустани не нашлось, но подобная строгость всем пришлась по душе. Усы Войча разрешил и даже предписал, а с изучением сиверского наречия решил погодить. Странно, но ни Кулебяка, ни прочие «унсы» ему об этом почему-то не напомнили.
Через неделю дела пошли на лад, и Войча уже начал подумывать о поездке по селам, дабы и там навести порядок, когда гонец принес весть о мятеже в Савмате.
Войчемир молча слушал гонца, стараясь скрыть растерянность. В небольшом зале, где обычно наместник принимал почетных гостей, было темно и пусто. В этот ночной час во дворце не спала только стража, недвижно стоявшая у высоких дверей, и поздние гости, приглашенные Бойчей после того, как его самого разбудили и подняли с постели. Постоянными советниками новый наместник обзавестись не успел, а посему пригласил тех, кого знал — тысяцкого Курилу и, конечно. Кулебяку. И бровастый, и одноусый вначале испугались ночного вызова к грозному Кею, затем слегка успокоились, а потом вновь заволновались. Мятеж в Кей-городе — не шутка! Бунтовать мог далекий Корос-тень, шуметь могла Тустань, но чтобы столица! Такого не помнили даже деды-прадеды.
Гонец, пожилой, смертельно усталый кмет, негромким голосом рассказывал о том, как народ осадил Кеев Детинец, как сотня за сотней войска присоединялись к мятежу, как тысяцкий столицы призвал восстать против Убийцы Кеев, дабы вернуть Железный Венец законному наследнику. Войча прятал глаза. Ему было стыдно, как будто он сам виноват в случившемся. Убийца Кеев! Ему, Войчемиру, Сварг мог поклясться. Но тысячам бунтовщиков не объяснишь. Да и объясняться было невозможно. Из далекого Страж-Города привезли сотника, убившего Валадара, и тот при всем народе поведал, что приказ ему отдали не от имени Рацимира, как говорил он, спасая жизнь, а от имени Сварга. Все одно к одному, не забыли даже о засаде, которую Сварг подготовил для бедняги Войчемира, своего невинного брата.
Когда гонец замолчал, тяжело переводя дыхание, Войчемир жестом отослал его и повернулся к гостям. Те переглянулись.
— Кубыть, пропала зимняя ярмарка…— вздохнул тысяцкий.
— К-какая ярмарка? — поразился Войча.
— Зимняя, на Коляду, — пояснил Курило. — Гости торговые с Савмата, кубыть, и не приедут… И с Коростеня… И с Валина…
— Ганьба! — буркнул Кулебяка, причем было совершенно не ясно, что именно он имеет в виду — мятеж, тысяцкого, ярмарку или всех вместе.
— Постойте! — поразился Войча. — Так веди… Делать чего?
— Кубыть, ограм продадим, — бровастый вновь вздохнул. — Да только огры такой цены не дадут…
— Зато дань в Савмат платить не придется! -оживился Кулебяка. — Потому, пока сполоты дерутся, нам всем — свобода!
— И то! — оживился тысяцкий. — Ежели дань оставить…
Войча, наконец, понял. Для него случившееся — беда, эти же видят совсем другое.
— Так ведь шо? Кубыть, свободными станем! — подтвердил его догадку бровастый. — Это ж сколько серебра у нас останется!
— Ты, товаряк Кей, теперь тоже свободный! — откликнулся Кулебяка. — Потому как сполотам не до нас. Теперь-то мы права защитим… Наречие опять же родное!
То, что одноусый вспомнил о сиверском наречии, говорило о многом. В сполотские дела Тустань не будет вмешиваться. Братан Сварг не найдет тут поддержки.
О Сварге гонец сообщил лишь, что Кей, не желая проливать кровь, увел верные ему войска из Савмата и отошел на полночь, к сиверской границе. Похоже, это слегка обеспокоило присутствующих.
— Войско бы собрать, — осторожно заметил тысяцкий. — Сотен пять, а то и поболе.
— Верно говоришь! — подхватил одноусый, словно не кричал еще совсем недавно Куриле «Ганьба!». — Соберем! Да не пять сот, а пять тысяч!
— Да вы чего? — поразился Войча. — С кем воевать-то?
— Не с кем, а за шо, Кей! — Курило поднял вверх толстый палец. — Свободными будем — заживем! Все наше будет, ничего сполотам давать не придется!
— Да ты не волнуйся, товаряк Кей! — добавил Курило. — Мы все по обычаю устроим! Весь народ соберем и спросим, кубыть, желают ли они свободными стать. И тебя, товаряк, вольными голосами Светлым выберем! Будешь над свободной Сиве-рией государить, права наши от супостатов беречь!
Одноусый разгорячился и, казалось, готов тут же запеть племенную песнь «Еще живы мы, сиверы».
— Вы чего, бунтовать решили? — возмутился Войчемир. Ответом были хитрые ухмылки:
— Нам бунтовать, кубыть, не с руки, Кей! То волотичи бунтуют. А мы, сиверы, завсегда мудростью славились. Не тот сивер, шо победил, а тот сивер, шо выкрутился! Вот к нам свобода, кубыть, и свалилась…
