— Вот как! Что ж, такое тоже не исключено. Кунир буквально нашпигован агентами различных разведок, от вашей ФСБ до израильского Моссада! А янки, так те вообще чувствуют себя в столице эмирата хозяевами. Их очень сильно раздражает, что русские, а не другие строят атомную станцию в Табезе. Но черт с ними со всеми! Конечно, Висхан, я могу обеспечить задержание русских, если на площади перед Сиди-Бей прогремит взрыв! Это в моих силах! Но что последует потом? Допустим, наша прокуратура возбудит уголовное дело против них, но оно же развалится, как карточный домик, не успев начаться. Это, конечно, в том случае, если «исполнители террористического акта», назовем их так, не попадут в руки полиции с поличным. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Ризоев подтвердил:
— Понимаю! Русские, как я уже говорил, не дилетанты, они сделали все так, чтобы внешне остаться чистыми! И вот тут, уважаемый Абу, надо подумать, как взять их на площади, чтобы потом передать суду, полностью доказав их вину!
Абу потянулся:
— Для этого надо иметь кучу свидетелей. Причем свидетелей из числа совершенно не заинтересованных лиц. Для этого надо, чтобы в машинах граждан России были обнаружены следы взрывчатого вещества, идентичного тому, что может быть применено против Усамбиева, не помешает и пульт дистанционного управления, с которого мог быть послан на мину сигнал активации взрывателя. Для этого надо сделать так, чтобы сразу после вероятного взрыва русские рванулись от мечети. А самое главное, уважаемый Висхан, это то, чтобы задержанные в первые же часы нахождения в тюрьме дали признательные показания. Ты представляешь, насколько трудно будет осуществить подобные мероприятия?
Ризоев ответил спокойно:
— Прекрасно представляю. Я знаю Кунир и знаю, что здесь возможно, а что нет. Невозможного в Кунире не существует. Здесь возможно все, дело только в цене. Давай, брат, прекратим пустые разговоры и перейдем к обсуждению конкретной сделки.
Абу рассмеялся:
— Всегда приятно работать с человеком дела и слова! А посему действительно перейдем к делу.
— Для того чтобы обвинить русских в совершении террористического акта, показаний случайных свидетелей будет мало. Надо, как я уже говорил, предъявить следствию более весомые улики, а именно взрывчатку или следы от нее! Я могу обеспечить подброс русским в машину чего угодно, но я не знаю, какое взрывчатое вещество будет применено против Усамбиева. Ты должен дать мне его!
Ризоев согласился:
— Хорошо! Ты получишь немного тротила.
Абу продолжил:
— И потом, надо продумать, как русские могли заложить взрывчатку в охраняемый джип вашего премьер-министра. Без этого моя работа по обвинению русских в покушении не будет стоить и цента.
Висхан проговорил:
— Я уже продумал, как и кто мог заминировать машину Усамбиева.
— Не русские?
— Нет! Но человек из моего окружения, завербованный ими.
Араб удивленно взглянул на чеченца:
— Вот как? Ты сдаешь своего человека?
— Я вынужден это сделать.
— И кто этот бедолага?
— Мой помощник – Рустам Удагов.
— А чего ты добьешься, сдав своего помощника полиции? Не начнет тот давать показания против тебя самого?
— А ты для чего, Абу? Неужели в тюрьме Шаргаур не найдется человека, который бы выбил нужные показания?
Араб улыбнулся:
— Найдется, конечно. Он и показания нужные снимет, и устроит так, что твой помощник, не выдержав позора разоблачения, повесится в камере. Но это будет стоить денег.
Ризоев заметил:
— Вот мы и перешли к главному. Я сегодня же вечером присылаю к тебе помощника. Он доставит взрывчатое вещество. Ты забираешь Рустама, и больше я его не вижу! Только слышу, что он, оказывается, был завербован, совсем недавно завербован, российской разведкой. При успешном завершении акции, а таковым будет считаться отправка русских агентов за решетку, ты получишь еще двести тысяч долларов.
Абу быстро проговорил:
— Триста, Висхан, триста, и я немедленно начинаю работу.
— Двести пятьдесят.
— Договорились.
Араб добился своего. Именно на этой сумме он планировал закончить торг с чеченцем. Вышло как нельзя лучше. Причем, помогая, пусть за деньги, Ризоеву сейчас, Абу получает особый доступ к будущему главе чеченского правительства, которым, несомненно, станет сам Ризоев. И пусть это правительство никем не воспринимается всерьез и существует, по сути, только на бумаге, но через него в Россию проходят огромные суммы Аль-Каиды и западных спецслужб. Вот та кормушка, к которой не мешало бы пристроиться Абу, тем более условия для этого складываются вполне подходящие. Надо только помочь Висхану занять «трон»! И он, Абу, поможет ему.
К дому араба Рустам подъехал в 22.10. Его уже ждали, ворота автоматически открылись, как только Удагов повернул «Додж» на улочку, ведущую к усадьбе Абу.
Помощник Ризоева завел автомобиль во внутренний дворик, вышел из салона. К нему подошли два огромного роста араба в белоснежных одеждах. Один из них спросил:
— Взрывчатку привез?
Рустам ждал другого приема, но вид людей Абу произвел на него паралитическое действие:
— Да, привез.
Араб приказал:
— Давай!
Удагов передал человеку Абу сверток. Тот развернул его, убедился, что в нем тротиловые шашки, бросил помощнику Ризоева:
— Пройди в дом. Хозяин ждет тебя.
Рустаму хотелось уехать, но он получил приказ, и его следовало выполнить. Чтобы босс был доволен. Он вошел в фойе и тут же получил сильный удар по затылку. Бил кто-то, спрятавшийся за дверью. Очнулся Удагов от выплеснутого ему в лицо бокала холодной воды. И увидел склоненную над собой скалящуюся физиономию Абу:
— Очнулся, Рустам?
Удагов выдавил из себя:
— Что все это значит, Абу? Висхан узнает…
Араб рассмеялся:
— Да Висхан продал тебя, дурак! И с этой минуты ты будешь делать все, что скажу я. Ты стал разменной монетой в большой игре. Но у тебя есть еще шанс умереть быстро. И завтра ты получишь возможность воспользоваться им. А сейчас отправишься в подвал, к крысам.
Абу поднялся, приказав подчиненным:
— В бетонный мешок его, на солому. И приковать к стене по рукам и ногам. Пусть до утра повисит. Потом поговорим.
Он кивнул головой, и Удагова потащили куда-то вниз. Араб набрал номер телефона Ризоева.
Висхан ждал этого звонка, поэтому ответил сразу:
— Да, Абу?
— Все в порядке, Висхан! Твой мальчик с посылкой у меня.
— Как он?
