И неожиданно откуда-то сзади — женский голос:
— Андрей!
Уж не показалось ли ему? Но… голос повторился:
— Андрей Павлович!
Принадлежать этот голос мог единственному на земле человеку. Ольге!
Кудреев резко обернулся.
В небольшой пока толпе он увидел ее!
И ничего не замечая вокруг, рванулся к ней. Обнял, прижал к себе, шепча:
— Оля! Оленька! Жива! Господи, жива!
Женщина пыталась урезонить его:
— Ну, что ты, Андрей, вокруг же люди!
Подполковник взял в свои сильные ладони голову Воронцовой и прильнул губами к ее губам. Она ответила ему.
Странно было видеть на фоне горящей, дымящей, стонущей и кричащей раненой площади слившуюся в долгом поцелуе пару. Она словно выпала из реальности и существовала вне кровавой действительности.
— Мне все равно, как кто-то на это посмотрит! Главное, ты жива и со мной! И мы будем вместе, да? Ответь мне, Оля! Сейчас и здесь ответь!
Женщина прошептала:
— Да, Андрей, да.
Она вновь прильнула к его сильной груди и заплакала. Что немного охладило пыл командира спецназа. Он, обняв Ольгу, огляделся. На них смотрели десятки глаз. И в этих глазах не было осуждения, как не было и радости, но не было и безразличия.
Кудреев нагнулся к женщине:
— Все, Оленька, успокойся. И… пойдем отсюда, пойдем.
Подполковник вывел Ольгу за кольцо оцепления, которое уже успели выставить местные правоохранительные органы. Недалеко от гостиницы их встретил генерал Тарасов. Он внимательно посмотрел на пару, спросив:
— Что сие означает?
Командир отряда объяснил:
— Ольга, извините, прапорщик Воронцова прибыла в город вместе со мной по личным делам. Она должна была передать посылку своей матери и дочери через офицера штаба дивизии, земляка, убывавшего в отпуск.
Генерал понимающе кивнул:
— Ясно. Так вы, Ольга Дмитриевна, в момент взрыва находились рядом с вокзалом?
— Да. Вообще-то я ждала Андрея Павловича в зале ожидания. Но вышла из помещения, чтобы купить журнал в киоске на площади. И тут — взрыв. Я в тот момент находилась за зданием слева, там, где вокзал не был поврежден.
— Повезло.
— Да, повезло.
— Никого или ничего подозрительного, находясь в зале ожидания, не заметили? Вы понимаете, что я хотел бы знать.
— Нет, товарищ генерал. Народ сновал туда-сюда. Много людей пострадало, много.
Тарасов перевел взгляд на подполковника, спросив:
— Вот почему ты пулей вылетел из номера…
— Так точно!
— Ладно, поднимайтесь в гостиницу, приведите себя в порядок и отправляйтесь к подразделению. Несмотря ни на что, наша работа продолжается. Я вылетаю в Москву. Связь со мной по необходимости. Теперь все. Желаю удачи!
Попрощавшись, генерал прошел к оцеплению, где смешался с толпой.
Ольга осмотрела Кудреева:
— Да, Андрей, твой костюм уже в порядок не приведешь. Ой, а это что? Кровь? Ты ранен?
Подполковник посмотрел на руку:
— Ерунда. Порезался где-то, видимо, когда лазил по развалинам.
— Меня искал?
— Да.
— Ты вот что, иди в номер, а я попытаюсь что-нибудь купить тебе из одежды и возьму кое-какие медикаменты, чтобы обработать рану.
Кудреев спросил:
— Деньги-то на покупки есть?
— Есть немного, должно хватить.
— Держи, здесь две тысячи рублей. Я буду ждать тебя в гостинице. Номер не забыла?
Подполковник поднялся в номер. Сбросил с себя закопченную грязную рваную одежду, прошел в ванную комнату. Расслабился под струями холодной воды. Кошмар недавнего взрыва и боязнь потерять близкого человека все еще не отпускали боевого офицера. Он перевидал на своем веку множество кровавых ситуаций, сам неоднократно участвовал в смертельных схватках с врагом. Но то было на войне, там это привычно и как-то обыденно. Но в городе? Мирном городе? Что же это за ублюдки рвут невинных людей? Не солдат вражеской армии, что было бы в какой-то мере объяснимо, а тех, кто к войне никакого отношения не имеет. Каким равнодушием к чужому горю и какой ненавистью ко всему живому надо обладать, чтобы хладнокровно замкнуть контакты взрывного устройства, уложенного в жилом доме, на вокзале, в переходах метро, в электричке? И делают это те, чьей волей и сознанием манипулируют бородатые уроды, укрывающиеся в ущельях Чечни, Афганистана, Пакистана. Те, против кого и ведет борьбу не на жизнь, а на смерть отряд подполковника Кудреева. И он будет вести эту борьбу, вести ее до конца, насколько хватит сил и жизни.
Ольга вернулась, как только Андрей вышел из ванной. И женщине сразу бросились в глаза два шрама на груди офицера, отметки вражеских снайперов. Она подошла к нему, провела по одному из них рукой, подняв на подполковника глаза. В них Кудреев увидел печаль, сострадание и еще — желание. Желание, которое и его самого рвало изнутри.
Он прижал к себе женщину, легко перехватив, поднял на руки. Она выронила пакеты с покупками. Андрей прошел с ней в спальню, положил на постель. И тут же начал расстегивать пуговицы ее платья.
Находясь до этого в каком-то оцепенении, Ольга пришла в себя, скрестив руки на груди и попросив:
— Не надо, Андрюша, я не смогу. Прошу… не сейчас.
Подполковник, словно потеряв голову, твердил исступленно:
— Не могу без тебя! Люблю! Хочу тебя, Оля! Хочу, чтобы мы всегда были вместе! — Андрюшенька, успокойся, ну, прошу тебя. У нас… у нас еще будет время. Сейчас и здесь я не смогу быть с тобой.
Кудреев откинулся в сторону и лег рядом с женщиной, закрыв лицо руками. Из раны вновь пошла кровь. Ольга поднялась, поправив белье:
— Тебе надо срочно обработать рану. Я сейчас все приготовлю, а ты обещай мне, что будешь вести себя спокойно.
Подполковник отстранил руки от горящих щек, глубокими вздохами гася желание. Огромным усилием воли это ему удалось, и он проговорил:
— Хорошо. Обещаю тебе вести себя пай-мальчиком.
Он сел на постели.
Оля принесла пакеты и, устроившись рядом, начала умело обрабатывать рану.
— Больно?
— Щекотно.
— Ты обиделся на меня?
— Нет.
— Обиделся. Я же чувствую. Но, пожалуйста, пойми и меня. После того, чему мы стали свидетелями… Любовь должна приносить радость, счастье, глубокое обоюдное удовлетворение. Сейчас этого не произошло бы и могло родить разочарование. А я не хочу этого.
Кудреев проговорил:
