— За что же тебя после всего этого перевели в рембат?
— А, товарищ подполковник, чего об этом сейчас вспоминать?
— И все же?
— Как-то с ребятами поддали не слабо, это уже после награждения, ну и подняли шум в общаге. Кастелянша позвонила в штаб, пожаловалась. Явился замполит и давай материться. Какие только выражения не употреблял. Ну и послал я его! Утром вызвали к командиру полка. Полкан был с понятием, хотел замять конфликт, но при условии, что я принесу публичные извинения. А за что? Это он должен был извиняться. Я отказался, а потом, уж и не помню по какому случаю, политической проституткой его обозвал!
— Вновь по пьянке?
— Нет, трезвый! После этого понеслось. Он словно за каждым моим шагом следил. Ну и собрал досье, где чуть ли не по минутам было расписано все, что можно было отнести к нарушению воинской дисциплины. А потом приказ, меня перевели сюда!
Кудреев прошелся по канцелярии.
— И тут ты решил на все забить, так?
— Не сразу. Сначала просился перевести в часть постоянной дислокации в Чечне. Но этот маймун, Кравцов, словно цель перед собой поставил — сожрать меня! Вы извините меня, товарищ подполковник, но майор — сука еще та! И переводу хода не дает, и в батальоне на каждом шагу достает. Короче, подумал я и решил валить из армии. Пошло оно все на хер, раз так вышло. Только куда идти на гражданке? В бандиты? В киллеры? Таких, как Кравцов, мочить?
Лейтенант, замолчав, опустив голову.
Молчал и подполковник. Потом внезапно спросил:
— В спецназе служить хочешь?
— Что?
Дубов поднял на подполковника полные изумления глаза. Чего-чего, а подобного вопроса лейтенант никак не ожидал.
— Ты не понял меня?
— Виноват, товарищ подполковник, но все это так неожиданно…
— И все же да или нет? Или тебе необходимо подумать?
— Я бы с огромным удовольствием перешел к вам прямо сейчас.
Подполковник улыбнулся:
— Ну, удовольствия служить в спецназе, скажу тебе, не так уж и много. Это во-первых. Во-вторых, попасть в действующие подразделения сил особого назначения не так-то просто. Придется пройти серьезный отбор и далее курс специальной подготовки.
— Я готов ко всему, товарищ подполковник!
— Не спеши. Впрочем, твое нетерпение понять можно. Договоримся так. Я попробую организовать твой перевод в спецслужбу. Обещать ничего не буду, но, думаю, мне удастся заинтересовать свое начальство в твоей персоне.
Возбуждение на лице Дубова вдруг сменилось унынием. Он проговорил:
— Боюсь, у вас ничего не получится.
— Почему?
— В спецназ, насколько мне известно, отбирают самых лучших, а в моем случае достаточно будет лишь открыть личное дело, чтобы тут же отказать. Чулков, прежний замполит, да и Кравцов расписали меня так, что я четвертый год не могу получить очередного звания, несмотря на награды.
Кудреев положил руку на плечо лейтенанту:
— Да, ты прав, Саша, в спецназ отбирают лучших. Но, поверь, не по содержанию личного дела. В каком-то смысле негативная информация в официальном документе играет на тебя.
Дубов удивился:
— Как это?
— У нас отдают предпочтение самостоятельным в решениях и действиях, смелым, думающим офицерам. Карьеристам в спецназе не место. Это долго объяснять. Если все получится, сам узнаешь обо всех нюансах отбора в наши подразделения. Будем считать, что твое согласие на службу в силах специального назначения я получил?
— Конечно! Извините, так точно!
— Ну и добро, Александр Викторович! Только с этой минуты отношение к настоящей службе изменить. Никаких скандалов, никаких конфликтов с замполитом. Вести себя образцово и о нашем разговоре, естественно, никому ни слова. Исключение составляет лишь подполковник Воронцов!
Боевой офицер, в свои двадцать четыре года кавалер ордена Мужества и медали «За воинскую доблесть», вышел из казармы спецназа другим человеком. Теперь у него была надежда и жизненная перспектива.
Казалось, что и городок вокруг изменился. Он стал как будто светлее, радостнее.
А Кудреев, проводив Дубова, позвонил Воронцову. Тот оказался на месте, в своем кабинете.
— Дмитрий Дмитриевич?
— Да, Андрей?
— Поговорил я с твоим лейтенантом. И вот что. Подготовь-ка ты мне выписку из его личного дела.
— Хорошо. Думаешь, у тебя с ним что-нибудь получится?
— Иначе не стал бы ничего затевать.
— Что ж, доброе дело сделаешь.
— Когда будут готовы документы Дубова?
— Если срочно, минут через десять.
Спустя пятнадцать минут командир спецназа зашел к Воронцову:
— Готовы бумаги на лейтенанта?
— Вон они, в пакете.
Кудреев забрал выписку из личного дела младшего офицера.
— Кто делал копию?
— ПНШ, помощник начальника штаба!
— Ты предупреди его, чтобы не распространялся об этом! И чтобы ни о чем не узнал твой вездесущий Кравцов.
— Уже предупредил.
— Порядок. Ну, пока? Увидимся послезавтра.
— Удачи, Андрей, а ко мне с утра комиссия прибывает.
— По какому поводу?
— По линии тыла, вещевики.
— Благополучно тебе отделаться от них.
Командир спецназа зашел в свою секретную часть. Ольга не ожидала появления подполковника, поэтому в первое мгновение немного смутилась. Но быстро совладала с собой, доложила, что с момента получения последнего сообщения никакой дополнительной информации из Центра не поступало.
Кудреев попросил:
— Ольга Дмитриевна, достаньте, пожалуйста, мою личную оперативную карту Чечни.
Воронцова выполнила приказ, спросила:
— Вы с картой будете работать здесь?
— Нет, возьму с собой.
— Тогда распишитесь в получении.
Командир отряда поставил росчерк в журнале выдачи секретной документации. Посмотрел на прапорщика, сказал:
— Оля! Сегодня с утра я был немного не в себе и вел себя недопустимо грубо. Прошу извинить.
В 20.00, после построения личного состава, получив в оружейной комнате штатный пистолет «ПМ», он отправился домой. Людмила по пути на этот раз не встречала его, и Кудреев облегченно вздохнул, войдя в квартиру. Ему совершенно не хотелось видеть официантку, и она словно чувствовала это. Может, одумалась баба, решив, наконец, отстать от него? Это было бы неплохо. В конце концов, даже такой надоедливой, самоуверенной особе должно стать ясно, что все ее усилия навязать себя подполковнику, который к ней равнодушен, обречены на провал. Закрыв дверь и раздевшись, Кудреев первым делом направился в душ. После легкого ужина, включив музыку, приглушив свет, с чашкой кофе и сигаретой, Андрей откинулся в кресле.
