— Да побьют вас всех! — Степа резко обернулся, лицо его исказилось болью. — Понимаешь, Ростислав — вам всем крышка! Всем вам — умным, образованным, воспитанным — конец! Штык в брюхо, чердынь-калуга — и амба, в штаб Духонина! Ну, если тебе и всем твоим так не нравится социализм, то мотайте куда-нибудь в Аргентину. Авось отсидитесь там пару лет, пока Мировая не начнется… А вы — опять, как псы цепные…
— Вы можете считать меня белым гадом, Степан, но трусом даже вы меня не назовете. И мои друзья — не трусы. Ни Виктор Ухтомский, ни Андрей Орловский, ни Михаил Корф. На кого мы должны оставлять Россию? На вашего Венцлава и его упырей?
— С ними сами разберемся, — буркнул Степа, но в голосе его не было уверенности.
— Не разберетесь, командир Косухин. И если кто рискует, то это вы! У меня будет оружие, меня будет защищать целая армия. А вас — уж не знаю…
— Пожалел волк кобылу.
— Ну, извините… Ладно, убеждать вас не собираюсь, но попытайтесь представить. Если бы в Крыму сейчас оборонялись не белые, а красные, и шансов не было, вы бы поехали в Париж?
— Сравнил, беляк!
— Да вот уж сравнил. Ладно, в любом случае… У нас с вами остались кое-какие общие дела. Прежде всего…
Арцеулов, как мог, изложил Степе то, что говорила ему Берг, правда, не сказав о наивном американце и его предложении. Потом упомянул о генерале Аскольде Богоразе, напоследок посоветовал сразу не ехать к Карлу Бергу и, вообще, не очень афишировать свое пребывание в столице Франции.
Затем капитан положил на стол бланк заказа на пароходный билет, объяснил, где его следует выкупить и приложил к нему небольшую пачку денег — половину того, что оставалось после продажи одного из сапфиров. Степа слушал молча, закусив губу, и было даже непонятно, слышит ли он то, что говорит капитан.
Когда Арцеулов умолк, Степа лег на койку и отвернулся к стене, напрочь забыв о встрече с индийскими «товарищами» и о своей миссии полпреда Мировой Революции. Арцеулов пожал плечами и вышел прогуляться по вечернему Дели, понимая, что дальнейшего разговора не будет.
Наутро капитан обнаружил, что койка Степы пуста, все вещи исчезли, а на пустом столе лежит записка, поверх которой равнодушно сверкает фиолетовыми гранями «Камень Спасения».
Степа писал в совершенно непривычной для него манере, вежливо, даже почти без грамматических ошибок. Он уведомлял «гражданина Арцеулова», что впредь не желает иметь с ним никаких дел, но поскольку вынужден воспользоваться предложенными деньгами, а также будучи должен «гражданину Арцеулову» за эти месяцы, оставляет камень в счет оплаты долга. Подпись отсутствовала, более того, записка была перечеркнута крест-накрест, но новой Степа почему-то не написал, лишь нацарапал сверху короткую фразу: «Шел бы ты, Слава, к черту!»
Арцеулов невесело усмехнулся. Первый раз за эти месяцы его назвали так, как когда-то в детстве. Первый и, наверное, последний…
С Ингваром он простился в тот же вечер, перед поездом, увозившим капитана в Бомбей. Оказывается, Косухин уже успел забежать к художнику, поблагодарить и заодно пригласить в революционную Россию. Правда, как сообщил не без усмешки Ингвар, красный командир посоветовал ему ехать не сразу, а чуток погодя, когда победивший пролетариат, покончив с контрреволюционной гидрой, будет готов к более полному восприятию картин художника. В РОСТА Степа поступать Николаю Константиновичу уже не советовал, то ли забыв, то ли передумав.
Перед тем как расстаться, Арцеулов достал сапфир и передал его Ингвару. Предваряя возражения, он заявил, что вовсе не собирается таким образом отблагодарить художника за его заботы о двух русских эмигрантах. Он передает камень для того, чтобы Николай Константинович мог продолжить свои гималайские экспедиции — и заодно рассказал услышанную от ювелира историю сапфира.
Ингвар долго разглядывал камень, и отблеск кристалла странно отражался в его глазах. Наконец, он покачал головой и вернул его капитану.
— Он будет вам нужнее, — заявил художник, не слушая протестов Ростислава. — Даже если бы вы просто ехали в эмиграцию, он бы не дал вам умереть с голоду. Но вы едете на фронт…
— И его закопают вместе со мною после первого же боя, — сухо отрезал капитан.
— Может быть, — спокойно согласился художник. — Но может случиться и так, что этот камень спасет вам жизнь. Ведь это же «Камень Спасения»…
— Вы верите в эту мистику?
— Ну, я же недаром увлекаюсь Востоком… Знаете, мне почему-то кажется, что тот, кто подарил камни — старый монах — знал, ЧТО именно отдает вам. Ведь благодаря им вы сумели прожить в чужой стране и теперь возвращаетесь на Родину. Не спешите расставаться с сапфиром, Ростислав Александрович. К тому же ваш друг оставил этот камень именно вам…
— Мой друг? — Арцеулов недоуменно поглядел на художника, с трудом соображая, что речь идет не о ком-нибудь, а о краснопузом Степе.
— Да, ваш друг. Который сам не свой от того, что вы едете, как он считает, на верную смерть. Не пренебрегайте его даром.
— Он сам рискует больше моего, — неожиданно для самого себя произнес Арцеулов. — Ему нельзя сейчас возвращаться в Россию!
— Как и вам, Ростислав Александрович. Лучше всего, если бы вы оба поработали вместе со мною. Ведь мы занимаемся куда более важным делом, чем та мерзость, которую вы зовете войной.
— «Красота спасет мир», — цитата прозвучала без особого почтения.
Художник грустно улыбнулся:
— Да, конечно, «эйне колонне марширен, битте колонне марширен…» Красота не спасет мир, вы правы. Но культура — это единственное, что может объединить людей. Все остальное лишь разделяет — политика, религия, экономика… Мне кажется, когда-то в Индии это понимали. Поэтому я здесь, я не в Париже или не в Таврии, хотя, поверьте, стреляю я недурственно. Жаль только вас, честных и умных — белых, красных и всех прочих цветов…
— Мы защищаем культуру, — возразил Арцеулов. — Ту самую культуру, которая должна спасти мир. Иначе господа комиссары доберутся и сюда…
— Защищаете… Культура не нужна мертвым, Ростислав Александрович. У мертвых другие интересы. У них — Шекар-Гомп… Боюсь, Око Силы еще напомнит о себе. И тогда действительно понадобятся защитники.
— Я готов, — кивнул Арцеулов. — И не один я…
— Дай-то Бог… Но, боюсь, слишком многих уже нет, а теперь и вы с вашим другом едете убивать. И дай-то Бог вам не встретиться на поле боя. А войско Лха Старшего Брата растет, и, может, через какое-то время господа комиссары, о которых вы изволили упомянуть, покажутся вам сущими агнцами по сравнению с теми, для кого они мостят дорогу…
Уезжал Ростислав с тяжелым сердцем. Вроде бы, он делал все правильно. Он выполнил приказ Адмирала. Он помог выручить Наташу Берг из логова упырей в Шекар-Гомпе. И теперь он, капитан русской армии, возвращается на последний клочок русской земли, чтобы встретить там свою судьбу. Он рассчитался почти со всеми долгами, даже умудрился дожить до собственного двадцатипятилетия — и отметить юбилей в компании краснопузого, который еще совсем недавно ловил его по всему Иркутску. Оставался лишь долг большевикам — и Арцеулов ехал в Таврию отдавать его…
