Британец помолчал и добавил, что, конечно, фон Денике, который вдобавок по паспорту швейцарец, не имеет права выдавать заграничные паспорта. Но у него — совершенно случайно — могут храниться бланки паспортов, уже подписанные консулом. И он — тоже совершенно случайно — может уступить их за соответствующую мзду. А чтобы эта мзда была действительно соответствующей, достаточно намекнуть, что за этот год он уже дважды проделал эту операцию. Для таких целей лучше всего нанять юриста — и не англичанина, а индуса…
Капитан слушал, стараясь не пропускать ни слова, и лишь осмелился поинтересоваться, не удивятся ли британские власти, что он и его спутник получат паспорта, подписанные консулом, уже год как покинувшим Индию. Толстяк пожал плечами, пояснив, что паспорта могли быть выписаны хоть пять лет назад. Во всяком случае, чиновников вряд ли заинтересуют подобные мелочи…
Арцеулов попытался благодарить, но толстяк тут же оборвал его, заявив, что не сделал ничего хорошего. Напротив, он совершил грех, помогая двум молодым людям отправиться практически на верную смерть. Взгляд капитана скользнул по его изувеченной кисти, англичанин нахмурился и спрятал руку за спину…
…Ростислав не стал тратить времени. В самом центре Дели, на одной из небольших улочек, он нашел маленькую юридическую контору, хозяин которой — молодой индийский юрист, только что приехавший из Европы и явно не обремененный клиентами, охотно и даже с некоторым азартом взялся устроить это дело…
Пользуясь тем, что оказался в центре города, Ростислав зашел в ювелирную лавку, попросив оценить сапфир — тот, что еще не был продан. Ювелир — худой старик-индус — долго разглядывал камень, назвал цену, оказавшуюся даже выше, чем предполагал капитан, а затем, не выдержав, спросил, откуда этот камень у уважаемого гостя. Конечно, он, ювелир, понимает всю бестактность этого вопроса, но дело в том, что этот камень необычный. Сам по себе он очень хорош — настоящий цейлонский, сильного и чистого цвета и неплохой огранки, но еще более любопытна его история. Таких сапфиров было сто. Более трехсот лет назад они были специально собраны для того, чтобы один из императоров-Моголов мог заплатить выкуп за своего сына, попавшего в плен к северным варварам. Эти сапфиры получили название «Камней Спасения».
Капитан ограничился тем, что сообщил старику часть правды — он привез камень из Тибета. Сапфир продавать не стал — деньги еще оставались, а кроме того, судьбу последнего камня должен решать не только он, но и краснопузый Косухин.
Степа заявился домой — то есть в их маленькую квартирку — вечером. Он был возбужден и несколько помят. Как оказалось, неугомонный большевик побывал на огромном митинге, собранном Индийским Конгрессом. Народу там была тьма-тьмущая, вдобавок, под конец вмешалась полиция и устроила давку, в которой Степе и досталось. Впрочем, на подобные мелочи Косухин не обращал внимания. Сегодня он, наконец, увидел того самого Ганди, о котором столько говорили и писали, называя «Махатмой» и считая чуть ли не Карлом Марксом.
О самом Ганди Степа запомнил лишь, что тот был худ и имел большие оттопыренные уши. Вождь говорил на хинди, и Степа сообразил лишь то, что речь шла о каком-то «сварадже». Но заинтересовало Косухина не это, а то, как тысячи индусов смотрели на этого неказистого смуглого человека, ушастого, с бритой головой, одетого в какое-то подобие старого одеяла. Так на его памяти не смотрели ни на кого — ни на товарища Троцкого, ни даже на самого Вождя. И Степа подумал о том, какая польза была бы Революции, призови этот ушастый не к какому-то «свараджу», а к ясному и недвусмысленному вооруженному восстанию.
Арцеулов лишь подивился Степиной кровожадности и окончательно разочаровал его, пояснив, что «сварадж» — это кампания мирного неповиновения, включая отказ от сотрудничества с англичанами и бойкот иностранных товаров. Косухин вздохнул и понял, что местные большевики, буде они тут все же имеются, явно упускают контроль над народными массами. Вдобавок его изрядно расстраивало одно неприятное обстоятельство. На митинге индийские товарищи сторонились его, вероятно, из-за буржуйских тряпок, которые Степа надел по настоянию белого гада Арцеулова. Более того, его пару раз больно пнули, называя почему-то «инглизом».
Капитан посочувствовал Степе, посоветовав в следующий раз прийти на митинг в одеяле, предварительно обрив голову. Ни о паспорте, ни о камне Ростислав решил покуда не говорить. Степа с его мировыми проблемами мог не оценить подробных житейских мелочей.
Через пару дней приехал Ингвар. Художник был весел, возбужден и много рассказывал о подготовке путешествия в Гималаи. Он привез новый альбом рисунков, и Степа с Ростиславом могли полюбоваться памятными им горами в белых снежных шапках. Арцеулов улучил момент и поведал Николаю Константиновичу о совете толстяка-англичанина. Ингвар подумал и заметил, что подобное жульничество может оказаться результативнее, чем все его хлопоты. В любом случае, хуже от этой попытки не станет.
Среди прочего, художник принес им письмо, которое нашел в своей почте, скопившейся за время отсутствия. Письмо, с пометкой «для мистера Арцеулова и мистера Косухина» было прислано из Парижа. Писал Тэд.
За эти два месяца Ростислав и Степа получили три телеграммы. Первая была из Марселя, подписанная «Наташа и Тэд», в которой сообщалось, что пароход «Дон» благополучно доставил путешественников во Францию. Вторая, подписанная так же, была уже из Парижа. Берг и Валюженич послали ее прямо с вокзального почтамта. И наконец, третья была от Тэда, который сообщал, что сдал Наташу из рук в руки ее любимому дяде, а сам на некоторое время едет в Англию.
И вот, наконец, письмо. Как только Ингвар, пригласив своих подопечных в ближайшее время зайти к нему поужинать, откланялся, нетерпеливый Степа разорвал конверт и уткнулся носом в исписанные неровным почерком листки. Арцеулов, уверенный, что Валюженич пишет по-английски, терпеливо ждал, покуда безграмотный комиссаришка прибегнет к его помощи. Но Степа, к его величайшему изумлению, спокойно дочитал письмо до конца, произнес: «Гм-м» и передал листки Арцеулову.
Ларчик открывался просто — Валюженич писал по-русски. В первых же строчках Тэд особо оговаривал это обстоятельство, признавшись, что прибегает к помощи словаря, но в дальнейшем обещает не делать и этого. Слог хромал, да и ошибок не счесть, но зато написано было вполне понятно даже для неученого Степы.
Американец сообщал, что встретился с Шарлем Карно, который не мог не изумиться рассказу своего приятеля. Сам Карно, так и не выздоровев окончательно, был вынужден вернуться во Францию, не завершив экспедиции. Оба они получили втык (Тэд написал «удары под самый затылок») от профессора Робера, который, впрочем, тут же накинулся на привезенные «артефакты». Отец, Валюженич-старший, обозвал сына придурком (Тэд передал это как «почти дураком»), пообещав полностью снять высылаемую дотацию. В общем, насквозь обруганный, но довольный, Тэд приступил к прерванным занятиям, уже успел заскучать при такой спокойной жизни и звал «мистера Арцеулова и Стива» в Париж…
…О Наташе в письме не было ни слова. Арцеулов перечитал его еще раз — Валюженич писал лишь о себе. И это было странно…
