Туту, глядя в пронзительные бирюзовые глаза, кивал, обливаясь холодным потом. Ей все известно, откуда-то ей все известно!.. И такая осведомленность Нефертити грозила сановнику смертью. Но думать об этом времени не было, вернее, Нефертити его просто не дала. Откинувшись на спинку кресла, в котором сидела, она усмехнулась:
– Ты сам принесешь письма, или мне позвать Рибадди? Или ты все это скрывал и получал взятки от Азиру?! И заслужил быть погребенным заживо или скормленным крокодилам?
– Нет! Нет! Нет! – Царедворец целовал пол у ног Нефертити, не рискуя хотя бы коснуться ее сандалий, и исступленно выкрикивал отрицание своей вины.
– Тогда расскажи все честно пер-аа. Единственный милостив, он все поймет. Тем более ты выполнял злую волю его соправителя, не подозревая об измене…
– Злую, злую! – с готовностью согласился Туту. Чтобы спасти свою шкуру, он готов был собственноручно скормить крокодилам Кийе!
– Хорошо, пока я не буду звать Риббади. Распорядись принести письма, я хочу их видеть. Все письма, Туту.
Сунувшись за дверь, чтобы отдать приказание, Туту увидел рослых воинов личной охраны царицы, все же Нефертити родилась и выросла в Малькатте и прекрасно понимала, что покои дворца Ахетатона ничуть не безопасней. Но Туту не собирался ничего предпринимать против царицы. Его никогда не подводило внутреннее чутье, а сейчас оно подсказывало, что закончилось время не только Кийе, но и, страшно подумать, самого пер-аа! И отныне страной будет править вот эта красивая, чуть надменная женщина с пронзительным взглядом сине-зеленых глаз. Нефертити могла не волноваться, чиновник ничего не собирался скрывать, письма принесли все.
Нефертити развернула одно из них.
Правитель Тунипа с горечью взывал к Эхнатону:
«Мой повелитель, Тунип, твой слуга, говорит и изрекает: кто мог прежде опустошить Тунип, не боясь опустошения от Великого Тутмоса? Боги и владыки моего господина пребывают в Тунипе. Пусть мой повелитель спросит своих старейшин, если это не так.
И вот теперь мы не принадлежим более нашему повелителю, царю Египта. Если его воины и колесницы придут слишком поздно, царь Египта будет оплакивать то, что содеял Азиру… А ныне Тунип рыдает, и слезы его текут потоком, и у нас больше нет надежды. Ибо мы пишем нашему повелителю фараону, владыке Египта, но в ответ не получаем ничего, ни единого слова…»
Пробегая глазами мольбы о помощи, присланные правителем Тунипа, Нефертити против своей воли с досадой кусала губы. Но сейчас она винила не только Эхнатона, но и себя. Фараон занимался самовозвеличиванием, в то время как к границам все ближе подбирались враги, а где была она сама? Рожала дочерей, а потом устраивала вечеринки в своем дворце? Почему-то Нефертити вообще не думалось о Кийе, словно та перестала существовать. Если нужно, ее уже сегодня могут отравить.
Но как быть дальше?
Царица сидела в раздумье, устремив взгляд поверх папируса, а чиновник в ужасе пытался понять, чем вызвана эта задумчивость и что еще нужно сделать, чтобы убедить царицу в своей лояльности.
Туту чуть кашлянул, Нефертити вздрогнула. Рано думать о будущем, сначала нужно убрать с дороги толстуху.
– Я жду тебя у пер-аа, следуй за мной!
Словно в забывчивости она прихватила тот самый свиток с собой. Чиновник не посмел напомнить, чтоб оставила. Царица хитра, теперь уже одно это письмо способно обеспечить его смерть, значит, он никуда не денется и, чтобы спасти себя, принесет все остальные.
– Да, да, царица, конечно, я поспешу.
Она могла бы просто перейти по мосту, чтобы оказаться в личных покоях фараона, но отправилась по улицам, пусть все видят, что царица следует к своему супругу. Была еще одна причина идти в обход – проходить по балкону, с которого когда-то вместе с Эхнатоном одаривала угодных царедворцев, совсем не хотелось. Зато появление Нефертити в личном дворце заметили тоже все. Помешать ей никто не решился, все же звание Главной царицы за ней сохранялось.
Нефертити прекрасно знала распорядок дня своего супруга и понимала, где его можно найти в такой час. Эхнатон теперь редко проводил большие приемы, но посидеть на троне по-прежнему любил, а потому царица направилась в тронный зал. К чему заводить такой в личном дворце?
Фараон действительно был там, где надеялась найти его Нефертити. Он удивился и заметно обрадовался приходу любимой жены, которую не видел несколько месяцев со дня ее отъезда в Фивы. Эхнатона окружали ближайшие советники, в том числе и Кийе, сидевшая чуть в стороне на своем троне. Такой порядок Эхнатон завел после того, как красотка сильно располнела. Конечно, ее задевала необходимость сидеть в сторонке, но она решила пока потерпеть, кроме того, грела мысль, что для Нефертити в этом зале трона вообще не предусмотрено!
И вдруг та появилась невесть откуда!
Нефертити вошла в зал своей легкой походкой, величественная и прекрасная, гордо неся красивую, увенчанную синей короной головку. Корона очень шла царице, подчеркивая изумительную линию шеи. Массивные серьги, покачивавшиеся в ушах при движении и разбрасывавшие вокруг солнечные зайчики от своих драгоценных камней, отвлекали внимание от несколько великоватых ушей красавицы. А насыщенный синий цвет короны придавал такой же оттенок ее изумительным глазам.
Как всегда красивая, как всегда лучше всех, но перед фараоном и царедворцами стояла совсем другая Нефертити. И это было понятно с первого взгляда. Ее красота словно стала жестче.
Никому невдомек, что теперь Нефертити знала тайну своего рождения и многое из того, о чем не подозревала и на что предпочитала закрывать глаза, живя с мужем в чудо-городе. Постоянные беременности тоже не слишком располагали к серьезным занятиям делами, и необходимости в этом не было. Мутноджемет права: в лучшем случае Нефертити показывалась рядом с мужем на торжественных мероприятиях, а последние два года и вовсе почти не покидала свои покои. Царева жена, хотя ее упоминали или изображали едва ли не чаще самого фараона. Неудивительно, создавать изображения красивой царицы куда приятней, чем ее уродливого мужа.
Но сейчас Нефертити мало интересовали собственные изображения и удивление присутствовавших в зале. Ей нужно успеть выполнить задуманное, пока соперница не пришла в себя.
Эхнатон уже начал приподниматься, чтобы самому подойти к жене и обнять ее – прошло время, и он осознал, насколько соскучился по стройному телу Нефертити, ее маленькой, упругой, несмотря на годы и шестерых дочерей, груди, ее рукам, волосам, глазам, ее чарующему голосу… Какая Кийе может сравниться с этим чудом?! Как жаль, что он обидел Неф, столько времени потеряно!.. Быть может, она простит его и родит еще одного ребенка, даже если это будет седьмая дочь!
Но Нефертити не дала фараону ни подняться, ни что-то сказать. Приветствовав его, царица вдруг спросила:
– Будет ли мне позволено говорить о деле государственной важности?
Тон не допускал возражений, попробовал бы не позволить! Эхнатон, настроенный на примирение с любимой супругой, чуть растерялся:
