Тетушка права, Наталье Николаевне в конце мая родить, ходила трудно, не ходила, а ковыляла, трое детей малы совсем, Александра Сергеевича нет, он в Москве, и скоро ли будет, неизвестно.
Не имея своего постоянного дома, живя в съемных квартирах и то и дело перетаскивая мебель и скарб, тратили много лишних средств, потому что каждый переезд что-то портил, что-то терялось, приходилось докупать или брать в наем мебель, что тоже стоило денег, стоила и сама перевозка… Но где взять на свой дом или хотя бы часть его? Наталья Николаевна вздыхала: хотя бы за квартиру платить было чем…
На каменноостровскую дачу перебирались без Пушкина, который умчался в Москву, оставив издательские дела на Плетнева и Одоевского, а финансовые – на жену. Редакционная подготовка следующего номера «Современника» снова была отдана Гоголю. Это оказалось грубейшей ошибкой.
С Гоголем у Пушкиных вообще особые отношения. Он впервые появился в литературном обществе Петербурга одновременно с женитьбой Пушкина. С самим поэтом познакомился у Плетнева при первом представлении друзьям Пушкина Натальи Николаевны. Поэта столь беспокоило то, как примут его жену, что он едва заметил молодого литератора. А Гоголь так рассчитывал на это знакомство!
Следом за Пушкиными он перебрался на дачу, но только не в Царское Село, там дорого, а в Павловск. Это рядом, там же снимали дачу и родители Пушкина, поэт ходил к ним пешком. Но Гоголь об этих походах не подозревал, а потому к Пушкиным-старшим не кинулся знакомиться, зато всем своим знакомым на родине без конца упоминал первого поэта России, словно своего близкого знакомого (ну чистый Хлестаков!). Дошел до того, что матери дал адрес: Царское Село, его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину с просьбой отдать Н. В. Гоголю. На родных впечатление произвело, на Пушкина тоже. Получив такое послание впервые, он протянул жене:
– Придет этот Гоголь, вели отдать.
Гоголь пришел, к Пушкину, который работал по утрам запершись, его не пустили, письмо отдали.
Когда так же прислали следующее, Пушкин взъярился:
– Я не почтовая контора, чтоб через меня с родственниками переписываться! Придет, письма не отдавай, скажи, чтобы вовремя зашел, я сам отругаю.
Гоголь зашел теперь уже вечером, когда Пушкин был у Жуковского. Услышав, что Александр Сергеевич намерен говорить с ним лично, сначала обрадовался, но по тону Натальи Николаевны понял, что поступил слишком нагло, а потому за посланием явился, когда сказано, и получил от Пушкина выговор по поводу неприличного поведения. Пришлось врать и изворачиваться:
– Приношу повинную голову… Здесь я узнал большую глупость моего корреспондента… Много писал о вашем пребывании в Царском Селе, вот и решили… Может быть, и ругнете меня лихим словом, но где гнев, там и милость…
Пушкин махнул на него рукой, не слишком велик был Гоголь, чтобы на него гневаться.
После того Гоголь несколько раз просил протекции, словно по старой дружбе. Пушкин недоуменно пожимал плечами: какая протекция, ему бы самому кто дал… К тому же как можно протежировать того, кто едва знаком? Ну понравилась повесть о ссоре двух приятелей-помещиков, сочно написано, но это же не повод, чтобы приятелем себя считать.
Не получалась у Гоголя дружба с Пушкиным, никак не получалась, хотя он всюду и всячески подчеркивал, что поэт едва ли не его наставник. В 1832 году Гоголь написал восторженную статью, правда, напечатанную на два года позже, где называл Пушкина явлением чрезвычайным и русским человеком в конечном его развитии. Пушкин отнесся к статье прохладно, он любил, когда хвалили и восхищались, но не так же откровенно.
Гоголь читал лекции по истории и всем расписывал, как восхищались, побывав на одной из них, Пушкин и Жуковский. А вот сами поэты и не вспомнили о таком…
И вот когда Пушкину понадобились материалы для первого номера, он не колеблясь взял гоголевскую «Коляску» и привлек молодого литератора к редактированию, о чем тут же горько и не раз пожалел. Издаваться в журнале Пушкина да еще и ему помогать… Это было для Гоголя выше всяких мечтаний, но он не учел одного: с Пушкина спрос куда строже, чем с других.
В самый неподходящий момент Пушкин умудрился поссориться с Уваровым – человеком, к которому потом и принес на цензуру «Современник». Не зря Наталья Николаевна вздыхала из-за стихотворения «На выздоровление Лукулла». Конечно, Уваров не забыл обиды и назначил Пушкину самого трусливого цензора – А. Л. Крылова. Пушкин только вздохнул:
– Эх, кабы другой Крылов…
Но другой Крылов, как известно, цензурой не занимался, зато назначенный боялся всего, придирался к каждой букве и запятой. Пушкин стал жаловаться на цензора, прося другого. Уваров снова посмеялся, менять Крылова не стал, добавил Раевского, что было еще хуже. За упущения в цензуре Раевский уже отсидел восемь суток на гауптвахте, попадать туда еще раз из-за пиита не желал, более всего страшно опасался пропустить в печать, как писал цензор Никитенко, «…известие вроде того, что такой-то король скончался». Цензурный гнет стал еще сильнее.
Гоголь, не подозревая обо всех этих сложностях или просто не желая над ними задумываться, написал задиристую статью о развитии журнальной литературы в 1834–1935 годах. В Москве готовилась премьера спектакля «Ревизор», и Пушкин прекрасно понимал, что€ сделают за такую статью с Гоголем, разгромив в качестве мести его пьесу. И он пошел на невиданное: задержал выпуск первого номера и перепечатал все страницы, где хоть как-то упоминалось имя Гоголя! Статья вышла без подписи.
Бояться Пушкину было чего, и дело даже не в цензуре. Он начал журнал в надежде перебить читателей у Греча, Булгарина и Сенковского, выпускавших «Библиотеку для чтения», тогда довольно популярный и хорошо раскупаемый журнал. Издатель «Библиотеки» Смирдин даже предлагал Пушкину 15 000 отступного, чтобы тот не связывался, но поэт решил не отступать.
Наталья Николаевна немного не понимала мужа:
– Саша, да ведь у вас совсем разные журналы. Мне «Библиотека» нравится, там легкое чтение, оно вовсе вас не задевает. У вас журнал будет умный для умных читателей.
Пушкин, уже понявший, что не так проста его Мадонна, поцеловал ее в голову:
– Ты это понимаешь, а Смирдин нет. И Греч тоже.
– Объясни, поймут.
Он нервно дернул плечом:
– Кому, Булгарину? Сенковскому? Кому объяснять?
– Смирдину. Может, он и твой журнал выпускать станет?
Страшно хотелось крикнуть: «Дура!» – но Пушкин сдержался. С жениным стремлением всем угодить, всех помирить, всем быть приятной и ни с кем не поссориться только советы в борьбе с Булгариным давать! Наталья только и способна соглашаться да всех жалеть, у нее последнее платье отбирать будут, а она только тем и смущаться станет, что без платья неловко на людях показаться.
Только вздохнул, махнул рукой и ушел в кабинет.
Наталья Николаевна снова осталась одна. Вот он всегда так, резкий, порывистый, не желающий ни чтобы его жалели, ни чтобы даже помогали. На помощь соглашается, да только в самом крайнем случае или на незначительную. Переписать что-то, свести материалы на один лист, с кем-то договориться, когда уж все решено и оговорено… Только однажды ей пришлось быть резкой…
