Наконец после всех мучений и согласований французский посол маркиз де Дюрфор обратился с официальным предложением о помолвке между четырнадцатилетним дофином Франции Людовиком Августом и тринадцатилетней эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой с последующей через год свадьбой.
Кажется, многие вздохнули облегченно. Начался период сначала празднования помолвки, а потом и подготовки к свадьбе. А для самой юной невесты начался интенсивный период обучения и исправления выявленных матерью недостатков.
В моих комнатах который день стойкий запах помады для волос и пудры, которая просто облаками витает в воздухе, заставляя всех немилосердно чихать.
– Мадам, вы слишком непоседливы! Пожалуйста, держите голову ровно!
Как же мне надоел этот парижский парикмахер Ларсенер! Если в Версале каждый день вот так причесывают, то я лучше… лучше вообще остригу волосы!
Ларсенер заставлял меня часами высиживать, почти не шевелясь, пока он подбирал мне новую прическу, которая «скрыла бы мой излишне высокий лоб». Когда он уходил, изведя мои волосы и меня саму, я долго разглядывала себя в зеркале, пытаясь понять, что же всем не нравится в форме моего лба.
Никого из сестер перед замужеством так не мучили, хотя все они были красивы, но не идеальны. А уж вторая супруга Иосифа, Жозефа, так и вовсе не обладала ни стройной фигурой, ни особым изяществом. А меня ну пытались превратить в само совершенство. Я была слишком послушной и приученной повиноваться, потому не возмущалась.
Проволочки на зубы, чтобы были ровней (разве можно за полгода исправить то, что четырнадцать лет росло криво?). Волосы наверх в немыслимую прическу, которая неудобна (зато обещание, что вся Франция будет носить прически «под дофину»). Корсет и каблуки, хотя это страшно неудобно. И учеба, учеба, учеба. Мой французский почти исправили, я зазубрила всех королев и королей Франции, часами слушала и запоминала имена и характеристики придворных, что можно и чего нельзя говорить и делать, но потом оказалось, что о самом главном рассказать забыли. Может, моим наставникам это и было привычно, но меня учили держать себя в обществе, забыв рассказать о том, какое оно, а еще о том, что очаровательной нужно быть с раннего утра до поздней ночи, потому что жизнь французского короля и дофина на виду у всех даже в спальне.
Только неспособность огорчаться или надолго о чем-то задумываться помогла мне не ввергнуться в ту самую черную меланхолию, которая отличала Изабеллу.
Уехала в Неаполь Каролина, которую все звали Шарлоттой, отбыла к супругу обиженная Амалия, ставшая герцогиней Пармской. Сведения о них отнюдь не радовали мать. Словно в отместку за нежеланное замужество, Амалия сделала все, чтобы опорочить мнение о воспитании Марией-Терезией своих дочерей. Бывшая эрцгерцогиня мстила за невозможность сочетаться браком с любимым, она вела предосудительный образ жизни, возможно, простительный бы в Версале, но не где-то в другом месте. Швыряя деньгами, герцогиня Пармская за два месяца умудрилась истощить финансы страны и серьезно опорочить свое имя.
Не лучше было и у несчастной Шарлотты в Неаполе.
Оставалась всего одна дочь, и только теперь Мария-Терезия вдруг осознала, что ее Антуан, которую все считали просто малышкой, немного погодя станет сначала дофиной, а потом и королевой одной из мощнейших стран, а она как мать и императрица так мало ей успела внушить. Все время было не до младшей, занимали дела старших детей. И мать перевела Антуан жить в свои покои. Для юной девушки это было очень тяжело, Мария-Терезия привыкла к своим обитым черным бархатом покоям, а каково Антуан? Точно в склепе, где приходится оплакивать прошлую, светлую и веселую жизнь. После этого не очень верилось в такое же светлое будущее и рассказы о веселом Версале.
Используя последние месяцы перед отъездом дочери, Мария-Терезия предприняла вместе с дочерью совместное паломничество в Маризель, где сама когда-то впервые причастилась. Они вели долгие беседы, мать старалась наставить дочь во всевозможных политических и житейских делах и с ужасом убеждалась, что девушка слишком юна и непоседлива, чтобы толком чему-то внимать.
Мария-Терезия стояла на коленях перед скульптуркой Девы Марии, но вместо молитвы получались просто невеселые раздумья. Императрица сама торопила события, стараясь поскорее получить заверения короля Людовика и официальное предложение для Антуан, а теперь вдруг испугалась. Если куда более взрослая и сдержанная Амалия и властная Шарлотта не смогли удержаться, то каково будет малышке Антуан, которую отправляли к одновременно самому фривольному и самому невольному из-за правил этикета двору? Как девочке, которая не знала жизни и не была вдумчивой, суметь балансировать на грани приличий, не вызвав ни насмешек, ни презрения?
Она билась за дофина Луи Августа, как за приз, не столько для дочери, сколько для себя и Австрии, за возможность союза между державами, не думая над тем, что дочь может оказаться неготовой к той роли, которую ей отводили.
Мария-Терезия решила, что будет помогать Антуан, ежемесячно писать ей, давая подробные наставления, поручит заботам и пристальному вниманию посла Австрии в Париже Мерси д’Аржанто… То, чего не успела сделать дома, в Вене, обязательно доделает на расстоянии.
Внезапно вспомнилось пророчество астролога, сделанное при рождении Антуан. О чем говорил старый астролог? Что за воспитанием и образованием девочки нужно постоянно следить, иначе она не явит и десятой доли своих природных способностей, а те, что все же проявятся, не принесут толка. А еще… что ее нужно выдать замуж как можно дальше от дома и за человека, который ей вовсе не ровня, иначе ее ждет отсечение головы!
Мать вдруг почувствовала, что ее охватывает настоящее отчаяние. Она бросилась к известному лекарю-провидцу Джону Йозефу Гасснеру:
– Что ждет мою дочь? Будет ли она счастлива?
– Для любого плеча найдется свой крест…
Но обратного хода уже не было, и императрица упорно настаивала на своем: она даже на расстоянии сумеет уберечь дочь от ошибок, поможет ей стать прекрасной супругой и дофиной, а потом и королевой. Франция еще будет благодарить Австрию за такую королеву!
А Мерси д’Аржанто давал не слишком лестные характеристики дофину: он медлителен, вял, замкнут, хотя отличается добрым нравом, умен и усидчив. Его интересы безумно далеки от интересов Антуан, Луи Август любит как раз то, что недолюбливает эрцгерцогиня: серьезную учебу, работу руками, в том числе мелкий ремонт самых разных механизмов от часов до замков, ремонт мебели, чтение толстых умных книг… больше всего ценит охоту, но при этом страшно неуклюж, абсолютно не умеет танцевать и не обладает музыкальным слухом. Луи Август терпеть не может веселое общество, застенчив и даже робок. Ни в каких амурных делах до сих пор замечен не был, к девушкам интереса не проявляет.
Марии-Терезии бы задуматься, но она пришла в восторг: у дофина есть все то, чего нет у Антуан, – серьезность, усидчивость, умение сосредоточиться. А у самой невесты есть недостающее будущему супругу: она живая, смешливая, способная заразить своим весельем кого угодно, умеющая себя держать в любом обществе. Антуан не даст мужу спокойно сидеть в сторонке, она увлечет его придворной жизнью, а он ее образует! Все прекрасно, эти дети идеально дополнят друг дружку.
