И снова баронесса Лецен оказалась умнее и прозорливее многих лордов, в том числе Мельбурна. Она по-женски разгадала страдания своей любимицы:
– Но ты и в браке останешься королевой, дорогая, – шептала баронесса на ушко королеве поздно ночью, когда сидела у постели страдающей бессонницей Виктории.
– Я могла бы и не быть королевой рядом с Александром…
– Ни к чему говорить о том, что прошло. Думай лучше о будущем. Кто бы ни стал твоим супругом, сразу поставь его на место, чтобы он понимал, что должен жить по твоим, а не по его законам и желаниям.
Это королеве уже нравилось. Иметь под рукой мужа, послушного ее воле, но готового ею восхищаться и обожать (а как же иначе, ведь она королева Англии!), показалось хорошей идеей. Дядя Леопольд все расписывал тактичного, скромного Альберта… Виктория вспоминала действительно вечно смущавшегося кузена. Он действительно был умен, хорош собой, прекрасно воспитан и был бы хорошим мужем. К тому же он столько лет ждал…
Нет, все равно у Виктории не лежала душа к вот такому навязыванию ей судьбы даже любимым дядей Леопольдом!
Король Бельгии попытался повлиять на нее в первый же год правления, вынуждая действовать в его интересах, тогда она вежливо, но холодно ответила, что внешняя политика Англии – дело парламента и вмешиваться в него из Бельгии не стоит.
Нет, решено, она не станет выходить замуж ни за какого кузена по чьей-то подсказке, будь он хоть тысячу раз прекрасен и умен! Сама, только сама. Или вообще ни за кого. Виктория горько вздохнула: это, скорее, потому что стоит ей выбрать, как у окружающих найдутся тысячи причин, чтобы отвергнуть ее выбор или тысячи поводов все испортить.
Нрав королевы стремительно портился, но кузенов она все же пригласила в Англию, хотя бы для того, чтобы отказать и забыть об этом.
Но внимательная баронесса Лецен заметила еще одну особенность состояния Виктории. Выросшая в строгих рамках требований «Кенсингтонской системы» и получившая долгожданную свободу, королева довольно быстро от этой самой свободы начала просто уставать. Да, конечно, замечательно, когда у тебя сотни шляпок и ты просто не знаешь какую надеть, а большинство вообще бывало на голове только для примерки. Прекрасно, когда много нарядов, вокруг без конца люди, почти любую твою прихоть выполняют, когда тебя некому остановить… Но что дальше?
Сама себя заставить серьезно работать Виктория не могла, первое время она прилежно читала послания, меморандумы, официальные письма, занималась рутинной работой, но постепенно стала уставать от этого, ей хотелось танцевать, развлекаться, а не сидеть над пыльными бумагами. Оказалось очень трудно сдерживать себя, подчинять твердому распорядку и не потакать капризам и лени. Это как ребенок, которому легче вообще не видеть сладости, чем знать, что они есть, но трогать запрещено.
Пока еще королева держалась, приученная прежними годами, но надолго ли это? Не удавалось себя сдерживать только в отношении еды и физических нагрузок, к работе с документами Виктория пока относилась ответственно. Но что дальше?
Возможно, она и сама чувствовала вот это раздвоение – с одной стороны, очень хотелось все той же свободы, с другой – так не хватало сдерживающего начала. И такой раздрай внутри самой себя был хуже сердечных ран, которые, как известно, со временем зарастают, а вот внутренние метания грозили превратить симпатичную девушку в злую фурию.
Будь у Виктории чуть менее строгая и суровая мать, ограничься герцогиня Кентская разумными требованиями и сними претензии к дочери, они могли бы снова жить душа в душу, и тогда материнская воля ввела бы королеву в рамки и сильно помогла бы ей стать сильной и доброй одновременно.
Но герцогиня Кентская не желала ни в чем идти навстречу, если бы она и вернулась к дочери, то только на условии полного подчинения, а не мягкого воздействия и ограничений, но вот этого Виктория допустить уже не смогла бы. Они так и жили почти рядом и очень далеко друг от дружки. Дочь старательно оберегала свой мир и свою волю от материнского вмешательства, а та вместо того, чтобы спокойно разобраться и помочь молодой королеве, продолжала лелеять мечту о возвращении своей власти над ней. Иногда казалось, что дочь делает что-то назло матери, как было с несчастной Флорой Гастингс.
Некоторое время назад был человек, который мог влиять – лорд Мельбурн, но он оказался настолько очарован королевой, что Виктория попросту подмяла под себя всю решимость лорда Мельбурна, и он перестал быть ограничителем.
Вот этого ограничителя и не хватало королеве Виктории.
Ужин, как и вечер, был привычно долгим. Королева ужинала в узком кругу и могла не стесняться, а потом съела огромный кусок мяса, как всегда плохо прожевывая и почти не запивая. Тяжелая пища в большом количестве могла бы пройти для желудка незамеченной, если бы после этого королева прогулялась или потанцевала. Но ужин был без танцев, а для прогулки не самая хорошая погода, стоял октябрь, сильный холодный ветер швырял в лицо мелкие брызги дождя.
Она легла спать недовольной, проснулась вообще в мрачном настроении. Немного полежала, прислушиваясь к коликам в боку и с отвращением ощущая горечь во рту и тяжесть в желудке. Вставать и что-то делать совсем не хотелось.
Не хотелось вообще ничего – вставать, умываться, одеваться, чистить зубы, видеть кого-либо, принимать какие-то решения… В детстве она капризничала, когда ее заставляли все это делать, но тогда было совсем другое, чисто детское упрямство. Теперь королева хандрила, депрессия донимала ее не первый день, все вокруг казались скучными и надоедливыми, улыбки неестественными, еда невкусной, музыка излишне громкой, а погода вообще ужасной…
Вдруг королева вспомнила, что сегодня день приезда кузенов из Бельгии. Вот еще! Нужно улыбаться, делать вид, что ты рада, о чем-то говорить… Не радовало даже новое платье, которое сшили нарочно к такому дню. Конечно, будет вечер в честь их приезда, будут танцы, но даже сама мысль о танцах уже тоже не радовала.
Чего не хватало этой молодой, пока вполне здоровой, хотя и с некоторыми проблемами, девушке, богатой, облеченной огромной властью? Она и сама не знала чего, какой-то упорядоченности, что ли…
Виктория страшно нервничала, сама не понимая почему, попало всей прислуге, невольно оказавшейся под рукой, капризы у королевы следовали один за другим весь день. Окружающие только вздыхали.
Кузены приехали к вечеру, было решено не устраивать им торжественный прием, чтобы не смущать, все же это кузены.
Виктория вышла встречать их на крыльцо, этого казалось достаточно. Потом будет ужин в семейном кругу, потом, возможно, пара вечеров с танцами и прощание, королева надеялась, что братья сразу поймут, что им хотя и рады, но не настолько чтобы оставлять навсегда.
Рядом с Викторией стояла герцогиня Кентская, ведь приезжали ее племянники, сыновья старшего брата. Мерзли и дамы свиты, переминались с ноги на ногу джентльмены. Сама королева мало чувствительна к холоду, это иногда доставляло очень большие неудобства придворным, потому что жить с постоянно открытыми даже при пронизывающем ветре окнами не каждый может. А уж горничные и прислуга простывали на сквозняках изо дня в день.
