– Геликаон… – Лаодика всхлипнула.
– Что?! Догадался?!
– Он знал… У Геликаона не может быть детей…
Елена обомлела:
– И что?!
Сквозь рыдания молодой женщины с трудом удалось разобрать, что муж ничего не имеет против рождения ребенка от другого, и даже от Акаманта!
– Так чего же ты ревешь?!
– Мне… перед ним стыдно-о-о… я столько времени лгала, а он знал об этом…
Немного успокоившись, Лаодика все же рассказала, что выяснение отношений получилось нечаянно, но Геликаон задал всего один вопрос: почему она не сбежала, как Елена, и хотела бы уйти, если бы отпустил сейчас?
– Ты… ушла бы? – осторожно заглянула в лицо Лаодике Елена. Почему-то показалось, что от ее ответа многое зависит в жизни.
– Нет, – помотала та головой.
– Почему, потому что Геликаон знает правду?
– Нет, просто я поняла, что люблю мужа… А Акамант был только… только короткой любовью.
– Ты сказала об этом Геликаону?
Лаодика закивала головой без слов.
– Тогда почему ты сейчас плачешь, ведь все хорошо? Муж согласен признать ребенка своим, он любит тебя, а ты его. Или не согласен?!
– Согласен. Он никому не скажет о своей беде и моем поступке.
– Тогда все хорошо. Ты родишь крепкого сына, и вы будете счастливы.
Лаодика родила сына, и Геликаон никому не сказал, чей это ребенок.
СТРАШНАЯ ЖЕРТВА
И снова берега Авлиды увидели множество кораблей, а горы и леса были взбудоражены множеством людей. Дожидаясь всех и поджидая попутный ветер, уже собравшиеся охотились. Одна из таких охот едва не стала катастрофой.
Агамемнон был доволен, он подстрелил очень резвую козочку, которая скакала по скалам так, словно это сама Артемида. Никому не удалось попасть в нее стрелой, а вот у царя Микен получилось, причем с первой попытки. По лагерю разнесся громогласный хохот микенского царя:
– Так не смогла бы и сама Артемида!
Сильный порыв ветра едва не погасил пламя костра, на котором жарилась та самая козочка. Всем стало не по себе, разве можно хвастать перед богами?!
– Чего вы испугались? Того, что я упомянул Артемиду? Богов бояться – в море не ходить!
От хохота царя стало не по себе даже его брату Менелаю, а прорицатель Калхас лишь покачал головой:
– Агамемнон, ты можешь вызвать гнев Артемиды, за который потом дорого заплатишь.
– Не каркай, как старый ворон перед бурей!
В ближайшие дни ничего страшного не случилось, хотя присматривались и приглядывались к любому знамению. Стан немного успокоился. Совсем скоро сменится ветер (вообще-то уже пора бы смениться), и можно отправляться к Трое.
Но прошла неделя, а ветер, не ослабевая, дул в сторону берега и не позволял кораблям ахейцев не только выйти в море, но и вообще отойти от берега. Снова вспомнилась обида, нанесенная Агамемноном Артемиде, начали поговаривать, что это и есть ее наказание.
Прорицатель Калхас сидел перед очагом мрачнее тучи, он едва повернул косматую голову в сторону братьев Артридов, пришедших за советом. Оба царя топтались у входа, не решаясь пройти без позволения хозяина пещеры. Тот недовольно кивнул:
– Проходите. – И без вопросов начал говорить сам. – Я тебя предупреждал, Агамемнон, что ты заплатишь дорогую цену за свои обидные слова против Артемиды.
– Ну, и чего хочет богиня? Я готов принести в жертву двух лучших коней из своей колесницы.
Калхас поднялся, накинутая на плечи шкура повисла до самой земли, Менелай невольно подумал, что годы сильно согнули старика, раньше так не висела… Голос прорицателя был хриплым:
– Ты должен принести в жертву дочь, царь!
– Что?!
Калхас развел руками:
– Или возвращайся обратно. Ты сильно обидел богиню.
– Царскую дочь в жертву из-за какой-то козы?!
– Ты кого козой зовешь, Артемиду?
– Да убил я на охоте козу!
– Не из-за убитого животного обида богини, а из-за твоего бахвальства. Тебе выбирать, Агамемнон, только пока не будет принесена в жертву царская дочь, корабли в море не выйдут.
У царя руки сжались в кулаки, а лицо побелело.
– Думай, завтра скажешь…
Потом братья долго сидели на берегу, глядя на волны, накатывающие на камни и отбегающие обратно. Ветер по-прежнему был сильным и по-прежнему дул с моря.
– Боги не прощают насмешки над ними, – вздохнул Менелай. – Если ветер не сменится, нужно распорядиться, чтобы каждый уходил, как может.
– А корабли куда?
– Не знаю.
– Это не просто задержка в пути, это крах всего, Менелай. Если мы не сможем в ближайшее время выйти в море, то не сможем никогда. Авлида не то место, чтобы большое количество судов могло бы простоять здесь до следующих Плеяд почти полгода. Ахейского флота просто не будет, понимаешь? Я собрал здесь всех и всех же погублю.
Потрясенный Менелай помолчал, потом вздохнул:
– Но ты же не можешь принести в жертву Ифигению?
– Не могу, – почти застонал Агамемнон, – но… принесу!
– Что?! Лучше пусть Елена остается в Трое!
– Дело не в моей мечте завоевать Трою или твоей вернуть Елену, это погубит всю Ахейю, всю! Не подошли только критяне, они и останутся хозяйничать в Эгейском море, а ахейцам погибель.
– Я объясню все ахейцам, они поймут.
– Что поймут? Что из-за гнева Артемиды на Агамемнона они останутся без кораблей, которые собирали с такими усилиями? Если бы все ограничилось презрением к тебе или мне, я бы махнул на все рукой, но я не могу позволить погибнуть Ахейе. Идоменей только и ждет, чтобы захватить власть над Великой Зеленью. И Приам своего не упустит. Нет, если дело только в моей жертве, то я ее принесу. Ифигения с Клитемнестрой неподалеку в стане, что у большого источника, надо отправить к ней слугу с вызовом к нам. Я напишу письмо.
– Тебе не простят этого не только жена и дочь… Да и как ты ей скажешь, мол, приезжай, я принесу тебя в жертву?
Клитемнестра не могла поверить своим глазам: Агамемнон просил Ифигению срочно приехать в лагерь, чтобы отдать ее замуж Ахиллу! Конечно, Ахилл уже известный герой, награбил в прошлом году столько, что хватит на десять царств, но у него есть жена дома! К тому же, кто решает такие вопросы так срочно? Свадьба старшей дочери не столь спешное дело, здесь нельзя торопиться.
Она обратила внимание, что Агамемнон звал только Ифигению, не упоминая ее саму. Конечно, с мужем отношения совершенно разладились, но не до такой же степени, чтобы отодвинуть ее в вопросе замужества дочери!
