И Великому князю собрать большое войско тоже не удалось, то, что он поставил под свои знамена, не шло ни в какое сравнение с размерами вражеского войска.
Но известие о сборе рати быстро донесли Батыю.
– Урусы собираются с нами воевать не малыми отрядами, как этот погибший барс, а большой силой. Нельзя дать им объединиться. Ты пойдешь вперед. – Бату вскинул глаза на одного из своих любимых полководцев, Гази-Бараджа Бурундая. Субедей-багатур едва заметно усмехнулся, ученик прав, именно Бурундай способен уничтожить даже большое войско урусов. И время выбрано верное, еще немного, и они все могут договориться или получить подмогу. – Ты разобьешь их и принесешь мне головы самых сильных коназей.
– Дозволь и мне сказать, хан? – голос Субедея глух, но его прекрасно слышно.
Бату кивнул:
– Говори, Субедей-багатур. Я всегда готов тебя выслушать, как слушал мой дед Чингисхан Потрясатель вселенной.
Присутствующие выкрикнули слова памяти великому хану.
Субедей тоже пошевелил губами, изображая такие же слова, к чему их кричать вслух? Темуджин и без того всегда в его сердце и памяти, иначе сейчас он бы грел свои старые кости возле очага в родной степи, а не мерз в этом далеком урусском лесу, помогая его внуку. Но говорить об этом собравшимся ни к чему.
– Прикажи, Великий хан, – все промолчали на такую явную лесть со стороны Субедея, ведь Бату пока не Великий, у него нет своего улуса, своей орды, он всего лишь делит власть со старшим братом, – не убивать молодых и смелых урусских князей, пусть их сначала попытаются убедить служить тебе. Вот если это не удастся, тогда можно убить.
Мало кто заметил, как поморщился Бурундай, уже испытавший на себе силу и стойкость русских, разве таких уговоришь? Но Батый согласно кивнул, следом был вынужден кивнуть и сам Бурундай:
– Я сделаю, как ты велишь, Великий хан.
В единственном глазу Субедея мелькнула усмешка, которую он быстро спрятал: вот тебя и называют Великим, Бату, и заслуга в этом моя…
Бурундай собрал свой тумен, вышел навстречу, монголам уже донесли о том, что войско собирается на реке Сить. Следом уходили тумен за туменом.
Разведка уводила татар в сторону, нужно было не только самим уйти, но и завести проклятых туда, откуда и выхода нет, да чтоб не сразу поняли, что впереди русского нет. Для того разделились, трое пошли в одну сторону, и только Путятич ужом скользнул куда надо потаенной тропой к спрятанному коню. Ерема просил:
– Не рискуй, дойди, князь знать должен, что увидели.
Парень покивал и исчез между деревьями так, словно и не было его в этом лесу вовсе. Остальные пошумели, вроде и нечаянно, дождались, пока татары их след взяли, и рванули в другую сторону. За собой сначала не очень, а потом все щедрее кидали чеснок – железных ежей, которые, как ни брось, все вверх шипами лягут. Те шипы для коней смерть, наступив, враз на колени валятся, а седок, если коня торопил, через голову летит.
По голосам сзади поняли, что первые уж налетели на чеснок, заругались, заголосили по-своему. Для татарина конь первое дело, без него и воин не воин. Русичи переглянулись между собой, снова тронули вперед, теперь вытянулись цепочкой. Все местные, округу хорошо знали, исчезнуть могли посреди леса вместе с лошадьми без следа, потому как лошади тоже с древних лет приучены затихать в каком-нибудь овраге до поры без звука. И в разведку ездили на кобылах, кобыла не конь, зря ржать не станет, на зов жеребца не отзовется.
Скакали и скакали, оставляя за собой рассыпанную лошадиную погибель (самим бы после не забыть да не проехать по тем же тропинкам). Выбросив весь припасенный чеснок, метнулся в кусты и исчез Степан, ехавший последним. За него принялся кидать железяки на тропу Петрич. Они вдвоем с Радоком еще долго манили за собой татар, пока не остался на тропе один Радок. Но тому уж ни к чему было гнать, отстали татары, видно, загубили своих лошадей.
Теперь оставалось разыскать князя, и как можно скорее, мало ли что случилось с Путятичем. Радок тоже исчез с тропы, словно его и не было. Последний татарин, гнавшийся за русской разведкой, еще потоптался на месте, пытаясь понять по оставленным следам, куда направился русский, но вынужден был повернуть обратно, потому как и его конь наступил на чесночок. «Последний», – с удовольствием подумал притаившийся Радок. В этот момент конь татарина, почуяв кобылку русского, вдруг заржал. Татарин напрягся, он не хуже Радока понимал, что конь почуял кобылу, даже рана не остановила. Прячась за деревьями, принялся оглядываться. Радоку, наблюдавшему из-за большой кочки, было смешно, снять татарина стрелой даже в лесу не составляло труда, слишком тот на виду. И вдруг мелькнула шальная мысль: привести с собой татя!
Коснувшись лошадиной шеи, чтоб молчала и не поднималась, он ужом скользнул в сторону, почти не задев кустов. Но татарин попался опытный, видно, был отличным охотником, он успел заметить движение и, не задумываясь, выпустил туда две стрелы. Если б Радок чуть замедлил, быть простреленному. Не выдержав, чуть дернулась кобыла, ее-то и увидел татарин, снова замер, рус воспользовался его вниманием к лошади, успел неслышно переместиться еще дальше. Татарин, видно, решил взять лошадь, ведь своя-то пострадала, подломив ногу. Радоку стоило труда не выскочить на него, когда принялся поднимать кобылу плетью. Но он все стерпел, не время себя обнаруживать. Татарин уже сел в седло, когда со стороны оврага вдруг послышался какой-то легкий пересвист, птица не птица, только лошадь вдруг встала как вкопанная, пока соображал, задницу обожгла стрела, а следом и правое плечо, заставив выпустить поднятый лук.
Спешно заталкивая в рот татю мох, чтоб не орал благим матом, Радок бросил его поперек седла и рванул по тропинке дальше, щедро рассыпав чеснок для тех, кто попытается догнать. Железяки хорошо ранили не только коней, они и людям мешали. Вовремя, потому что спешившиеся раньше уже бежали на шум и вскрик товарища. Пришлось еще и свернуть прямо в лес, где стрелы уже не могли так достать, а потом съехать в большой овраг, где внизу тек ручей. Оставив кобылу вместе с пленником лежать, Радок чуть высунулся наверх, долго наблюдал, пока не убедился, что татары отстали окончательно, и только после этого вернулся к своему татарину.
Татарина в стан он привез едва живого, первая стрела пробила задницу, потому он ни сидеть, ни лежать не мог, из плеча тоже сильно кровило. Оказалось, не зря тащил татя и сам добирался к князю, Путятич куда-то подевался, в конце концов вернулись все, кроме него. А татарин оказался ценным, получив совершенно неприличную рану, он умолял убить его, только не отправлять обратно. Вообще-то он не был татарином, был бродником, прибился к войску по пути, стал даже пусть небольшим, но начальником. Видно, зная, что его ждет, если попадет к своим, он готов был сказать все, что ни спросят, только бы убили.
Но зря русы проводили разведку, не успели даже толком расспросить пленника, как из-за леса вдруг показались… татарские всадники! Это подошел со своими туменами Бурундай…
Битва состоялась 4 марта 1238 года и стала для многих русских князей последней. Кровавая сеча продолжалась с утра до самого вечера. Один за другим падали княжеские стяги, сам Великий князь Юрий Всеволодович был убит монгольским воином Нарыком. Монгол не просто убил князя, он отсек голову и насадил ее на навершие своего знамени. Больший удар по русским войскам трудно было нанести.
