– Настя, он к Евпатию не вышел. Ханы не выходят на поединки, выставит против тебя верзилу метра два ростом, такого, чтоб конь не выдерживал, тот на одну ладонь тебя посадит, а второй хлопнет.
– Что ты предлагаешь?
– Идти в Сырню. Тем более туда отправилась и Нарчатка со своей дружиной. Там стены, там Алджибай с воинами. Не Козельск, конечно, но надежда есть.
– Он округу разорит.
– Там уже давно нет округи – разорена. Пошли, командир, не тяни время.
Мы прибыли к Сырне к вечеру, но нас узнали, встретили с удовольствием. Нарчатка со своими была уже там.
Я невесело посмеялась:
– Все в сборе… Не хватает только Батыя.
– Он ждать себя не заставит, надо подготовить город, насколько возможно. И увести людей в лес.
– Нет, – вдруг помотала головой княжна.
Я обомлела. Она не собирается биться вместе с нами?
– Если сейчас увести людей, то их легко перехватят. Уходить надо тогда, когда монголы будут стоять под стенами.
Я вспомнила слова Бормана о том, что уходить из Берлина нужно под грохот русских пушек и танков. Оказывается, его тезис не нов. Интересно, он знал о словах Нарчатки?
Нет, ну вот дурища-то, а?! Нашла время вспоминать фильмы советского периода. Главное – вовремя-то как!
А княжна, вернее, теперь она уже была царицей, народ ее признал, продолжала весьма деловито:
– А пока все, кто в силе, могут рыть волчьи ямы и устраивать другие пакости.
– У вас чеснок есть?
– Что есть?
У них называлось это как-то по-другому, но шипы на погибель лошадей нашлись. Оставалось только решить, где и как копать, где разбрасывать…
Удивительно, но нас поддержал не только Алджибай со своими воинами, в общем-то привычными к боям и осаде, но и жители Сырни. Особенно старались девушки из дома терпимости.
Уже через пару часов можно было наблюдать, как неумело тычут заступами в землю весьма упитанные кобылки из числа тех, кто совсем недавно ублажал воинов совсем другим способом. Но никто не насмехался, трудовое рвение ночных тружениц вызывало даже уважение.
Сырня готовилась к длительной осаде. Алджибай убеждал нас, что хлеба хватит надолго, вода в крепости есть, колодцев достаточно, остальные запасы тоже немаленькие… А я смотрела на деревянные стены Сырни, через которые легко перелетит стрела с горящей серой на наконечнике, и думала, насколько быстро выгорит все. Сколько понадобится Батыю – день, два, неделя?
Об осаде и отпоре хорошо рассуждать, когда никого нет под стенами, но когда монголы закружат свою карусель с ливнем горящих стрел, небо покажется с овчинку. Оставалась только надежда на тот самый подземный ход, о котором твердила Нарчатка.
И вдруг я поняла страшную вещь: Нарчатка – единственная правительница мокши, ей нельзя погибать!
Вятич в ответ на такой крик души покачал головой:
– Надеешься ее убедить уйти? Не думаю.
Так и вышло, царица даже слышать не желала об уходе!
– Нарчатка, послушай, вы должны попробовать пробиться. Нельзя, чтобы исчез твой народ или был разогнан, как буртасы. Мы однажды прорывались так из Козельска, когда сразу с нескольких сторон, то можно пройти.
– Нет, мы в своем городе и будем отбиваться до конца.
– Монголов слишком много, город они сожгут и возьмут даже без осадных машин. Немного погодя его просто не будет. А вы уходите.
– Мы не бросаем друзей в беде. У нас общий враг.
– Нарчатка, Батый гоняется за мной лично.
– Как?
Тьфу ты, снова повело на язык двадцать первого века!
– Он гоняется именно за мной, понимаешь, я однажды… сильно оскорбила его.
– Ты встречалась с ханом?
– Да. Когда освобождали ваших женщин.
– Они сказали, что их просто оставили и ушли. Почему-то.
– Ты когда-нибудь видела, чтобы монголы просто оставляли красивых пленниц? Мы его вынудили сделать это, поставив на… в одном месте тавро. Теперь он будет мстить мне до конца. Вы здесь ни при чем, потому уходите.
– Нет, мы не бросаем друзей в беде, – повторила царица.
– Нарчатка, когда-то я тоже очень не хотела уходить от остающегося Евпатия Коловрата и многие не хотели оставлять его с небольшой горсткой воинов против целой армии Батыя. Но Евпатий верно сказал: живые, вы еще сможете отомстить, а мертвые уже нет.
Меня поддержали Вятич и Тумай:
– Уходи, у твоего народа не осталось правителей. Пуреш с сыном ушли на запад, инязор Пургаз погиб. Уходи, думай о народе.
Нарчатку удалось убедить уйти. Перед самым уходом она вдруг тихо поведала мне, что это только потому, что… у нее будет сын! От Вадуна!
– А Вадун знает?!
– Нет, он погиб. Но мой сын – его продолжение, сам Вадун был похож на легендарного инязора Тёкшоня, а его сын будет похож на Вадуна.
– Обязательно будет, – заверила я Нарчатку.
Мы провожали дружину Нарчатки со смешанным чувством, понимая, что больше их не увидим. Я ничего не знала о судьбе царицы, а потому продолжала надеяться, что она сможет выжить и родить сына, очень похожего на Вадуна. Жаль, не расспросила, как именно и где он погиб. У Вадуна были хорошие глаза честного человека и воина, он не мог погибнуть глупо или недостойно.
Когда последние всадники осторожно пробрались в узком проходе между разбросанным чесноком, Алджибай удовлетворенно объявил:
– Они отвлекут монголов от города, постараются увести их в сторону.
Я потеряла дар речи, пару секунд разевала рот беззвучно, а потом схватила Алджибая за грудки:
– Ты?! Ты знал об этом и молчал?!
Наверное, это смотрелось смешно, я едва доставала здоровенному Алджибаю до плеча, и все мои наскоки были укусом комара для бегемота, но, видно, от неожиданности «погранец» болтался в моих руках, как тряпичная кукла, даже побледнев.
– Нарчатка сама сказала не говорить…
– Мало ли что она тебе скажет?! Недоумок!
Вятич оттащил меня в сторону, шипя на ухо: «Сдурела?!» Хорошо, что «погранец» не понимал лексикон двадцать первого века. Иначе действительно были бы неприятности.
В конце концов он прав, как можно обсуждать приказы царицы, у которой ты находишься на содержании? Но хоть шепнуть нам он мог?
Вятич увел меня к себе и долго сидел, гладя мои встрепанные волосы, чтобы успокоить. А я, как дура, рыдала:
– Ты… ничего не понимаешь… Она беременна… у нее будет ребенок от Вадуна…
– Слушай, а где сам Вадун, я его не видел.
– Погиб.
