Контраст между тихими, долгими, солнечными днями на Корфу и приездом в Лондон поздно вечером был для нас большим испытанием. Столько незнакомых людей на станции, сновавших взад-вперед с серыми озабоченными лицами. Язык, на котором говорят носильщики, почти непонятный, а Лондон – сияющий огнями и набитый людьми. Такси осторожно пробиралось по Пиккадилли, словно жук сквозь фейерверк. Холодный воздух делал ваше дыхание заметным, будто дым около губ, когда вы говорили, так что вы казались фигуркой из комикса.
Наконец такси остановилось возле покрытых копотью фальшивых коринфских колонн отеля «Балаклава». С помощью швейцара, пожилого кривоногого ирландца, мы внесли свой багаж в отель. Однако нас никто не встретил. Видимо, телеграмма о нашем приезде где-то еще блуждала. Молодая леди, сказал нам швейцар, ушла на свою встречу, а мисс Хыоз и старая леди отправились кормить собак.
– Что он говорит, милый? – спросила мама, когда швейцар вышел из комнаты, – его акцент был настолько сильным, что звучал как иностранный язык. Я сказал, что Марго пошла на встречу, а кузина Пру и тетушка Фэн кормят собак.
– Что бы это могло значить? – недоумевающе спрашивала мама. – На какую встречу пошла Марго и о каких собаках он говорит?
Я сказал, что не знаю, но, насколько мне удалось видеть Лондон, собак в нем маловато.
– Хорошо, – сказала мама, неумело вставляя шиллинг в счетчик и зажигая газ. – Я думаю, что нам надо устроиться поудобнее и ждать, пока они не вернутся.
Мы прождали час, когда вдруг раскрылась дверь и с криком «Лу, Лу, Лу» вбежала Пру, протягивая руки, словно удивительная болотная птица. Она обняла нас обоих, ее черные, как терновая ягода, глаза светились любовью и волнением. Красивое лицо приятно пахло и было нежное, как фиалка, когда я послушно прикоснулся к нему губами.
– Я уж думала, вы никогда не приедете, – сказала она. – Мамочка еще поднимается. Она с трудом ходит по лестнице, бедняжка. Вы оба чем-то обеспокоены, ну, расскажите-ка мне все. Тебе нравится этот отель, Лу? Он дешевый и удобный, но здесь много самого странного люда.
Сквозь открытую дверь послышалась тихая одышка.
– А, это мамочка, – крикнула Пру. – Мамочка, мамочка, Лу приехала.
В дверях показалась тетя Фэн. На первый взгляд, подумал я довольно бессердечно, она была похожа на ходячую палатку. На ней был ржаво-красный твидовый костюм невероятного стиля и размера. На голове красовалась слегка изношенная бархатная шляпка такого фасона, какие носят феи. Сквозь сверкающие очки глаза ее казались совиными.
– Лу! – закричала она, распахивая объятия и возводя глаза к небу, словно мама была божественным видением. – Лу и Джеральд! Вы прибыли!
Меня и маму сердечно обнимали и целовали. Это не было легкое, словно цветок, объятие Пру. Это было сильное, до хруста в ребрах, объятие и крепкий поцелуй, от которого, казалось, синели губы.
– Я так сожалею, Лу, дорогая, что нас не было дома, но мы не были уверены, когда вы приедете, и нам надо было кормить собак.
– Каких собак? – спросила мама.
– Ну, моих бедлингтонских щенят, конечно, – сказала Пру. – Разве вы не знаете? Мы с мамочкой завели собак. – Она залилась звонким, как колокольчик, смехом.
– Но помнится, у вас появилось еще кое-что в последнее время, – сказала мама. – Кажется, козы.
– О, мы их до сих пор держим, – сказала тетя Фэн, – да еще моих пчел и цыплят. Но Пруденс решила, что неплохо было бы завести еще и собак. Она такая деловая.
– Я и впрямь думаю, что это доходное дело, Лу, дорогая, – серьезно сказала Пру. – Я купила Тинкербелла, а потом Люсибелла…
– А затем Тайнибелла, – перебила ее тетя Фэн.
– И Тайнибелла, – сказала Пру.
– И Люсибелла, – сказала тетушка Фэн.
– Успокойся, мамочка. Я уже сказала о Люсибелле.
– Есть еще Тинкербелл, – сообщила тетя Фэн.
– Мамочка плоховато слышит, – сказала Пру, что и без того было очевидно. – И у всех есть щенята. Я привезла их в Лондон на продажу и в то же время не спускаю глаз с Марго.
– Да, где же Марго? – спросила мама. Пру на цыпочках подошла к двери и тихонько ее закрыла.
– Она на сеансе, дорогая.
– Я знаю, но что это за сеансы? – спросила мама. Пру с беспокойством огляделась.
– Спиритические сеансы, – прошептала она.
– И затем, есть еще Люсибелл, – сказала тетя Фэн.
– Успокойся, мамочка.
– Спиритические сеансы? – спросила мама. – С какой стати она ходит на эти спиритические сеансы?
– Лечится от ожирения и от прыщей, – ответила Пру, – но, помяните мое слово, добра от этого не будет. Это злая сила.
Я заметил, что мама начинает волноваться.
– Но я не понимаю, – сказала она. – Я отправила Марго в Лондон, чтобы ее посмотрел доктор, забыла, как его имя.
– Я знаю, дорогая, – сказала Пру. – Но после приезда в отель Марго попала во власть этой злой женщины.
– Какой злой женщины? – спросила мама, теперь уже по-настоящему обеспокоенная.
– Козы – это тоже хорошо, – сказала тетя Фэн, – но в этом году они дают чуть меньше молока.
– Ой, мамочка, да помолчи же ты, – сквозь зубы процедила Пру. – Я имею в виду эту злую женщину, миссис Хэддок.
– Хэддок, Хэддок, – растерянно повторила мама. Ее мысли всегда несколько отвлекались, стоило при ней произнести слово, связанное с кулинарией.
– Она медиум, моя дорогая, – сказала Пру, – и она расставила для Марго ловушки. Она сказала Марго, что ей нужен гид.
– Гид? – спросила мама, теряя силы. – Какой гид? По ее состоянию я мог видеть, что она теперь думает, будто Марго занялась альпинизмом или чем-то в этом роде.
– Духовный гид, – сказала Пру. – Его зовут Мауэйк. Должно быть, он индеец.
– У меня теперь десять ульев, – сказала тетя Фэн с гордостью. – Мы получаем в два раза больше меду.
– Помолчи, мамочка, – сказала Пру.
– Я не понимаю, – жалобно сказала мама, – почему она до сих пор не идет к доктору для уколов.
– Потому что Мауэйк ей не разрешает, – торжественно произнесла Пру. – Три сеанса назад сказал он – по словам Марго, и все это в передаче миссис Хэддок, так что в достоверности сказанного можно усомниться, – так вот, по словам Марго, Мауэйк сказал, что ей не нужны больше проколы.
– Проколы? – спросила мама.
– Ну, я полагаю, индеец имел в виду уколы, – сказала Пру.
– Как приятно повидаться с тобой, Лу, – сказала тетя Фэн. – Не попить ли нам чайку?
– Очень хорошая мысль, – едва слышно произнесла мама.
