– С тобой?
– Ну да.
– Абсолютно, – ответил он так же серьезно. – Хотя, – добавил
он тут же, сцепляя руки у нее за спиной и подтягивая ее к себе, – ты, может
быть, не захочешь здесь оставаться, когда узнаешь, что твои изумруды лежат на
прежнем месте в Монтмэйне.
Она резко вскинула голову, и глаза ее засияли от восторга.
– О-о, как я рада, Ян. Ты не представляешь, как мне было
обидно, что я продала их, когда я узнала правду о Роберте.
– Тебе будет еще обиднее, – с шутливым укором поддразнил он,
– когда ты узнаешь, что перевела на мое имя несколько меньше, чем они стоят на
самом деле.
Те, что ювелир успел уже продать, я выкупил за сорок пять
тысяч фунтов, и за пять тысяч фунтов я купил у него те, что остались.
– Бессовестный мошенник! – вскричала Элизабет. – Он заплатил
мне пять тысяч за все! – Она в отчаянии покачала головой, ужасаясь неумению Яна
торговаться. – Он нажил на тебе огромные деньги.
– Честно говоря, меня это не особенно беспокоит, – продолжал
дразнить жену Ян, наслаждаясь ее возмущением, – потому что я планировал вычесть
эти деньги из твоего содержания. С процентами, разумеется. По моим подсчетам, –
сказал он, делая паузу, чтобы подсчитать в уме цифру, – на сегодняшний день ты
должна мне примерно сто пятьдесят одну тысячу сто двадцать шесть фунтов.
– С-сколько? – вскричала она, не зная, смеяться ей или сердиться.
– Видишь ли, сюда входит еще и Хэвенхёрст. Я приплюсовал и
его к этой стоимости.
Слезы заволокли ее прекрасные глаза.
– Ты выкупил его у этого кошмарного мистера Демаркуса?
– Да. И он действительно «кошмарный». Им бы работать на пару
с твоим дядей. У обоих врожденный инстинкт торговцев верблюдами. Я заплатил за
Хэвенхёрст сто тысяч фунтов.
Она ахнула.
– Сто тысяч! О-о, Ян…
– Я люблю, когда ты произносишь мое имя. Элизабет
улыбнулась, но голова ее была все еще занята великолепной сделкой, которую
заключил Ян.
– Даже я не смогла бы купить дешевле! – великодушно признала
она. – Ведь именно за эту сумму я его продала, и когда все бумаги были
подписаны, он сказал мне, что через год рассчитывает получить за него сто
пятьдесят тысяч.
– Возможно, он и получил бы их.
– Но только не от тебя! – гордо заявила она.
– Только не от меня.
– А он пытался?
– Он заломил двести, как только понял, что мне необходимо
выкупить его.
– Представляю, как тонко надо было повести дело, чтобы он
так сильно сбросил цену.
С трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться, Ян кивнул.
– Очень тонко, – согласился он, подавляя смех. – А можно
поинтересоваться, почему он оказался таким сговорчивым?
– Ну, полагаю, это произошло потому, что я сумел очень
наглядно показать ему, что в жизни существуют более ценные вещи, чем деньги.
– Правда? – завороженно спросила она. – И что же это?
– Его горло, например.
Эпилог
Стоя у балюстрады террасы, Ян смотрел вниз, в сад, где
Элизабет с их трехлетней дочкой Каролиной стояли на коленях возле клумбы и
рассматривали цветы герани. Их головы склонились так близко друг к другу, что
невозможно было понять, где кончаются золотые волосы Элизабет и начинаются
волосы Каролины.
Элизабет что-то сказала девочке, и та залилась счастливым
смехом, от которого у Яна всегда теплело на сердце.
За его спиной, удобно расположившись за резным столиком,
играли в шахматы старый герцог и Дункан. Сегодня вечером ожидались гости. В
честь дня рождения
Элизабет Ян устраивал бал и пригласил на торжество больше
семисот человек.
Молчаливая сосредоточенность игроков была нарушена внезапным
появлением шестилетнего мальчика, удивительно похожего на Яна, и его
репетитора, на лице которого было написано отчаяние, – интеллект ученика явно
превосходил возможности учителя.
– Прошу прощения за наше вторжение, – извинился мистер
Твинделл, – но у нас с мистером Джонатаном возник спор, который, как я сейчас
понял, могли бы разрешить вы, викарий. Не будете ли вы так добры рассудить нас?
Оторвав взгляд от шахматной доски, а мысли – от победы,
которую он вот-вот должен был вырвать у противника, Дункан сочувственно
улыбнулся сконфуженному учителю.
– Чем могу быть полезен? – спросил он, переводя взгляд с
учителя на красивого мальчика, который моментально переключил внимание на
шахматную доску.
– Мы заговорили о небесах, – объяснил мистер Твинделл, – а
конкретно о том, как выглядит это место, которое – что я все утро пытаюсь
втолковать мистеру Джонатану – существует совершенно по иным законам, чем все
здесь на земле.
При этих словах мистер Джонатан оторвал заинтересованный
взгляд от шахматной доски и, заложив руки за спину, обратился к старшим с таким
видом, словно слова учителя были настолько абсурдны, что ему даже неловко их
повторять.
– Мистер Твинделл, – сказал он, подавляя смешок, – думает,
что улицы на небесах сделаны из золота. Но, конечно же, этого не может быть.
– Почему не может? – спросил удивленный герцог.
– Потому что тогда они будут слишком раскаляться на летнем
солнце и лошади обожгут копыта, – сказал Джонатан, пораженный недогадливостью
деда.
Повернувшись к Дункану, Джонатан с надеждой спросил: – Сэр,
а разве вы не находите идею о металлических улицах на небесах в высшей степени
невозможной?
Дункан, которому сразу вспомнились аналогичные дебаты с Яном
примерно в таком же возрасте, откинулся в кресле, и на лице его отразилось
предвкушение удовольствия.
– Джонатан, – сказал он, радостно улыбаясь, – спроси у
своего папы. Он стоит вон там, у балюстрады.
Мальчик согласно кивнул, на секунду задержался, чтобы
шепнуть что-то на ухо герцогу, и убежал к отцу.
– Почему ты не ответил на его вопрос, Дункан? –
полюбопытствовал герцог. – Описание рая как раз по твоей части.
Дункан иронично приподнял брови и отрицательно качнул
головой.
– Когда Яну было шесть лет, – сухо сказал он, – он частенько
вовлекал меня в теологические беседы вроде этой. И каждый раз я проигрывал.
Должен сказать, меня это крайне расстраивало. – Подняв взгляд на маленького
мальчика, который терпеливо ждал, когда отец его заметит, Дункан разомлевшим от
счастья голосом произнес: – Как долго я ждал этого дня… Между прочим, а что это
Джонатан сказал тебе на ухо?
