У окна, выходящего во двор, мы набрались храбрости и заглянули внутрь дома. Пробившись взглядом сквозь хаотичное сплетение засохших комнатных цветов на подоконнике, мы различили убранство комнаты: прибрежный пейзаж из предметов с неясными очертаниями, то приближавшийся, то отдалявшийся от глаз, пока они привыкали к свету. Рабочее кресло мистера Лисбона выкатилось вперед с задранной на манер бульдозерного ковша подставкой для ног. Обтянутый коричневым кожзаменителем диван прокрался назад, притулившись у стены. Когда они двинулись прочь друг от дружки, пол комнаты, казалось, поднялся вверх, как сцена на гидравлическом приводе, и при свете одинокой маленькой лампы с плотным абажуром мы увидели Люкс. Она полулежала, откинувшись, на мешке с бобами, ее приподнятые колени разъехались в разные стороны, верхняя часть тела наполовину утонула в мешке, нависшем над Люкс и сковавшем ее движения, как смирительная рубашка. На ней были голубые джинсы и замшевые тапочки-сабо. Длинные волосы рассыпались по плечам. Во рту Люкс была зажата сигарета с длинной полоской пепла на конце, вот-вот готовой упасть на пол.
Мы не знали, что предпринять дальше. Нам не у кого было получить необходимые инструкции. Мы касались лбами оконных стекол, прижимая ладони к лицу, чтобы лучше видеть, что там внутри. Стекло отлично проводит звуковые вибрации, и, подавшись вперед, мы могли различить, как ходят сестры где-то наверху, над нами. Что-то заскользило по полу, остановилось, двинулось дальше. Что-то глухо стукнуло. Мы убрали лица от окна, и вновь наступило полное спокойствие; а потом опять приникли к подрагивающему стеклу.
Теперь Люкс пыталась дотянуться до пепельницы. Не найдя ничего подходящего в пределах досягаемости, она стряхнула пепел прямо на джинсы и размазала ладонью. Пошевелившись, она сбросила оцепенение и вскоре поднялась с мешка, дав нам разглядеть свое облачение целиком — на ней был верх от купальника. Завязки лифа шли от шеи вниз по бледным плечам и резко выступающим ключицам, набухая в два желтых кармашка на груди. Лиф сидел немного криво, и когда Люкс потянулась, мы разглядели мягкую белую припухлость под правой полоской. «Июль, позапрошлый год», — шепотом выдавил Джо Хилл Конли, определивший дату, когда мы в последний раз могли видеть этот купальник. В очень жаркий день Люкс примерно пять минут ходила в нем по участку, прежде чем мать велела ей вернуться в дом и переодеться. Теперь же лиф напомнил о том, сколько минуло времени, обо всем, что случилось с тех пор. Прежде всего он заявил нам, что девушки собрались уехать, что с данной минуты они будут надевать лишь то, что придется по вкусу им самим.
«Может, стоит постучать?» — шепнул Кевин Хед, но никто из нас не отважился на столь решительный шаг. Люкс вновь присела на мешок. Затушила сигарету об пол. За ней, по стене, пробежала тень. Люкс быстро обернулась, но на ее губах тут же расцвела улыбка: бродячий котенок, которого мы прежде не видали, вскарабкался ей на колени. Девушка гладила не привыкшее к ласкам тельце, пока пушистый комок не спрыгнул на пол (это еще один факт, который мы должны упомянуть: вплоть до самого конца Люкс находила утешение в обществе бродячего котенка, который впоследствии покинул дом Лисбонов, как и эти страницы). Люкс прикурила еще одну сигарету. Осветив лицо пламенем спички, она скосила глаза на окно и подняла подбородок — мы уж решили, что она видит нас, но затем Люкс запустила в волосы пальцы. Нет, она просто изучала свое отражение. Свет в доме делал нас невидимками, и мы стояли, незримые, всего в нескольких дюймах от окна, словно бы взирая на Люкс из глубины иного пространства. Идущее от окна слабое свечение мерцало у самых наших лиц. Наши тела растворились во тьме. Над озером, в ясную ночь, раздался стон баржи. Другая отвечала на более глубокой, басовой ноте. Петля купальника в любой момент могла соскользнуть с шеи.
Войдя первым, Том Фахим запятнал свою репутацию юноши скромного и нерешительного. Он поднялся по крыльцу черного хода, тихонько приоткрыл дверь и провел нас в конце концов в дом Лисбонов.
— Мы пришли, — только и сказал Том.
Люкс подняла взгляд, но не тронулась с места. Ее сонные глаза не выдали удивления от того, что мы действительно решились войти, но ее шея быстро покраснела.
— Вовремя, пожалуй, — ответила она. — Мы вас ждали, ребята.
Люкс затянулась вновь.
— У нас есть машина, — продолжал Том Фахим. — Полный бак. Отвезем в любое место, куда вы только захотите.
— Это всего лишь «кугар», — пояснил Чейз Бьюэлл, — но бак у него довольно вместительный.
— Можно я сяду впереди? — спросила Люкс, скривив рот набок, чтобы вежливо выдохнуть дым в сторонку.
— Само собой.
— И кто же из вас, парни, составит мне компанию на переднем сидении?
Люкс подняла лицо к потолку и выдула одно за другим несколько колечек. Мы проследили за их полетом, и на сей раз Джо Хилл Конли не выбежал вперед, чтобы проткнуть какое-нибудь пальцем. Впервые мы могли осмотреться кругом. В доме запах ощущался сильнее, чем снаружи. То был запах сырой штукатурки, запах сточных труб, забитых бесконечными комками девичьих волос, запах покрытой плесенью мебели и заржавевших кранов. Тут и там все еще были расставлены банки с остатками краски, сохранившейся с прежних счастливых времен. Вообще, у гостиной был такой вид, будто здесь побывали грабители. Телевизор со снятым экраном стоял вполоборота к стене, а перед ним был раскрыт принадлежащий мистеру Лисбону ящик с инструментами. У кресел отсутствовали подлокотники или ножки, словно Лисбоны топили ими камин.
— Где твои родители?
— Спят.
— А сестры?
— Сейчас спустятся.
Что-то громыхнуло наверху. Мы отпрянули к двери.
— Пошли, — позвал Чейз Бьюэлл. — Нам лучше убраться отсюда. Уже совсем поздно.
Но Люкс лишь затянулась снова, качая головой. Она просунула палец под полоску лифа на своей груди и поправила ее, открывая красный след на коже, оставленный лямкой. Все замерло вновь.
— Погодите, — сказала она. — Еще пять минут. Мы не успели собраться. Пришлось дожидаться, пока уснут родители. Они с трудом засыпают, особенно мама. Вечно у нее бессонница. Наверное, она и сейчас еще не спит.
Люкс привстала. Мы смотрели, как она поднимается с мешка, наклоняясь вперед, чтобы не упасть. Лиф, державшийся на тонких завязках, отделился от ее тела, так что нашим глазам предстала темная пустота между тканью и кожей, которую тут же заполнила мягкая плоть ее словно припудренных грудок.
— У меня ноги распухли, — заявила Люкс, поднявшись. — Хуже не придумаешь. Вот почему я ношу сабо. Вам нравится? — Она покачала тапочкой, удерживая ее на кончиках пальцев.
— Ага.
Теперь она стояла, выпрямившись во весь невеликий рост. Нам же пришлось напомнить себе, что все это происходит в действительности, что перед нами настоящая Люкс Лисбон и что мы правда находимся с ней в одной комнате. Она окинула себя беглым взглядом, поправила лямку, тронув большим пальцем открывшуюся нашим взорам припухлость справа. Затем Люкс вновь подняла лицо, будто заглядывая в глаза каждому из нас одновременно, и шагнула вперед. Она переставляла деревянные подошвы сабо, и тени обволакивали ее фигуру; Люкс приближалась, и мы слышали, как раздаются в темноте ее шаги. До нас донесся ее голос: «Мы все не поместимся в „кугаре“». Она сделала еще один шаг, и на лицо ее вновь лег слабый отсвет. Секунду-другую оно представлялось нам застывшей маской: лицо Люкс было слишком белым, изгиб ее щек был чересчур идеален, выгнутые брови казались нарисованными, а полные губы — слепленными из воска. Впрочем, затем она очутилась совсем рядом и в ее глазах мы различили свет, узреть который вновь тщетно пытались всю оставшуюся жизнь.
