— Да не обижайся ты. Я все об этом знаю, и о дооперационном периоде, и о после…
— Не знаю, о чем вы говорите, — и я вытащил из машины чемодан.
— Ну ладно-ладно, только не так быстро. Возьми хотя бы мою карточку. Ты мог бы мне пригодиться. Кем бы ты там не был. Тебе ведь нужны деньги? Значит, когда ты захочешь заработать, просто позвони своему другу Бобу Престо.
И я взял карточку только для того, чтобы избавиться от него, после чего развернулся и решительно двинулся прочь, словно знал, куда иду.
— Будь осторожен по ночам в парке, — крикнул мне вслед Престо своим низким голосом. — Там полным-полно разных подонков.
Моя мать всегда утверждала, что пуповина, соединявшая ее с детьми, так никогда до конца и не была обрезана. И не успевал доктор Филобозян обрезать плотскую связь, как на ее месте тут же возникала не менее крепкая духовная. После моего исчезновения Тесси еще больше уверовала в эту фантастическую мысль. И теперь по ночам, лежа в кровати в ожидании, когда подействуют транквилизаторы, она клала руку себе на живот, как рыбак, проверяющий клев. Ей казалось, что она что-то чувствует. Она ощущала слабые вибрации. Благодаря им она знала, что я все еще жив, хотя и далеко. Она все это понимала по трепету невидимой пуповины, которая издавала слабые звуки, напоминавшие пение китов, перекликающихся друг с другом в глубине океана.
После моего исчезновения родители в течение недели продолжали жить в той же гостинице в надежде на то, что я вернусь, пока назначенный для расследования моего дела детектив не посоветовал им вернуться домой.
— Она может позвонить или приехать. Дети часто так поступают. А если мы найдем ее, я сообщу вам. Поверьте мне. Лучше всего отправиться домой и ждать телефонного звонка.
И мои родители против воли последовали его совету.
Однако перед отъездом они встретились с доктором Люсом.
— Недостаточная осведомленность — опасная вещь, — сообщил он им в качестве объяснения моего исчезновения. — Вероятно, когда я выходил, Калли заглянула в свою историю болезни. Но она не могла понять того, что там написано.
— Что же заставило ее сбежать? — осведомилась Тесси.
— Она всё перепутала и восприняла всё в слишком упрощенном виде.
— Буду с вами откровенен, доктор Люс, — промолвил Мильтон. — В оставленной записке наша дочь назвала вас лжецом. И я бы хотел понять, чем это могло быть вызвано.
Люс сдержанно улыбнулся.
— Ей четырнадцать лет, и она не верит взрослым.
— А нельзя ли взглянуть на ее историю?
— Вряд ли вам это чем-нибудь поможет. Половая идентификация — очень сложная проблема. Она связана не только с генетикой и не только с факторами окружающей среды. В определенный критический момент начинает влиять совокупность трех, а то и более компонентов.
— Давайте уточним одну вещь, — перебил его Мильтон. — Вы до сих пор считаете, что Калли является девочкой и должна ею оставаться?
— На основании психологического обследования, проведенного мной, я утверждаю, что ей присуща женская половая самоидентификация.
— Тогда почему она написала, что является мальчиком? — вмешалась Тесси.
— Мне она никогда об этом не говорила, — ответил Люс. — Это что-то новенькое.
— Я хочу увидеть ее историю, — повторил Мильтон.
— Боюсь, это невозможно. Она необходима мне для моих исследований. Вы можете получить лишь анализы крови и результаты тестов.
И тут Мильтон взорвался, обрушившись на доктора Люса с криками и руганью.
— Вы во всем виноваты! Слышите? Наша дочь не относится к тому разряду детей, которые могут просто так сбежать из дому. Вы с ней что-то сделали. Вы ее напугали.
— Ее напутало ее состояние, мистер Стефанидис, — возразил Люс. — И позвольте мне сказать вам еще кое-что. — Он побарабанил пальцами по столу. — Чрезвычайно важно, чтобы вы как можно быстрее нашли ее. Последствия могут оказаться очень тяжелыми.
— Какие последствия?
— Депрессия. Дисфория. Она находится в очень сложном психологическом состоянии.
— Тесси, ты хочешь увидеть ее историю? Или мы уходим, и пусть этот негодяй здесь заебется? — посмотрел Мильтон на свою жену.
— Да, я хочу увидеть ее историю. И будь любезен, следи за своими выражениями. Давайте будем вести себя цивилизованно.
И наконец Люс сдался и отдал им мою историю. После того как они с ней ознакомились, он предложил еще раз осмотреть меня через некоторое время и выразил надежду на то, что я скоро найдусь.
— Ни за что на свете больше не привезу к нему Калли, — промолвила мама, когда они вышли на улицу.
— Не знаю, что он такое с ней сделал, но что-то сделал, — добавил папа.
Они вернулись в Мидлсекс в середине сентября. Вязы роняли листья, обнажая улицу. Погода становилась все холоднее, и Тесси, прислушиваясь по ночам к шороху листьев и завыванию ветра, думала о том, где я и всё ли со мной в порядке. Транквилизаторы не столько уничтожали страх, сколько заменяли его другими опасениями. Под их воздействием Тесси уходила в себя и словно со смотровой площадки наблюдала за своими тревогами. И в такие моменты страх немного отступал. Горло у нее пересыхало, голова становилась ватной, а периферическое зрение снижалось. Ей была прописана лишь одна таблетка в день, но она зачастую принимала сразу две.
Лучше всего ей думалось в небольшом промежутке между бодрствованием и сном. В течение дня она была постоянно занята, обслуживая покупателей и убирая за ними, зато по ночам, погружаясь в забвение, она обретала силы, чтобы осознать содержание оставленной мной записки.
Моя мать не могла себе представить меня чем-либо иным, как не своей дочерью. Поэтому мысли ее снова и снова крутились по одному и тому же кругу. Полуприкрыв глаза, Тесси пялилась в темноту, представляя себе все вещи, которые я когда-либо носил или имел. Она видела их настолько отчетливо, словно они были сложены у нее в ногах: носочки с ленточками, куклы, заколки для волос, нарядные платья для торжественных случаев, джемпера, полный набор книг «Библиотеки для девочек», хулахуп. Все эти вещи продолжали связывать ее со мной. Разве они могли бы связывать ее с мальчиком?
И тем не менее они это делали. Тесси снова и снова проигрывала в голове события последних полутоpa лет, отыскивая пропущенные ею подробности. И так поступила бы любая мать, столкнувшись со столь шокирующим откровением. Полагаю, она думала бы точно так же, если бы я вдруг умер от передозировки наркотиков или вступил бы в члены какой-нибудь секты. Она переживала бы такую же переоценку, задавая лишь другие вопросы. Почему я был таким высоким? Связан ли мой рост с отсутствием месячных? Она вспоминала наши походы в «Золотое руно» на сеансы депиляции и мой хриплый альт, то, что платья на мне всегда плохо сидели, а перчатки приходилось покупать в мужском отделе. Все то, что Тесси когда-то относила за счет переходного возраста, теперь стало казаться ей зловещими предзнаменованиями. Как она могла не заметить?! Она была моей матерью, она произвела меня на свет, она знала меня лучше, чем я сам. Моя боль была ее болью, моя радость соразделялась ею. Но разве лицо Калли не казалось ей иногда странным? Слишком напряженным, слишком… мужским. И эта худоба — никаких бедер, одни кости. Но этого не могло быть… и доктор Люс сказал, что она… и почему он ничего не упомянул о хромосомах… разве это возможно? Так развивался ход мыслей моей матери, по мере того как сознание ее начинало меркнуть и вспышки в углах комнаты затухали. А передумав обо всем этом, Тесси перешла к Объекту и к моим близким с ней отношениям. Она вспомнила день, когда во время спектакля умерла наша одноклассница и она бросилась за сцену и застала меня обнимавшим Объект с диким выражением лица, на котором была написана отнюдь не скорбь…
